Бабьи тропы
Шрифт:
Борис неуклюже обернулся назад. Но в тот момент, когда он повернул свое лицо к старцу, Евлампий взмахнул рукой с зажатым в кулаке длинным ножом. Метил в шею — ударил в плечо. Борис зашатался и, взмахнув руками, упал в сугроб рядом с Матреной.
— Караул! — завыла Матрена, увидевшая рукоятку ножа, торчавшую в плече Бориса. — Кара-у-ул!
Точно белое привидение, чуть-чуть пошатываясь, огромный Евлампий зашагал обратно к трапезной и скрылся в сенцах.
— Спаси-те-е! — кричала Матрена,
На ее крик выбежали из трапезной дьяк Кузьма, конюх Василий и один из заимщиков.
— Что такое? — спрашивали они, направляясь к Матрене.
— Что случилось?
Указывая рукой на лежащего в снегу Бориса, задыхаясь, Матрена хрипло проговорила:
— Отец Евлампий… зарезал Бориса… Вот — смотрите!..
Борис, медленно шевелясь, пытался подняться на ноги.
— Нет, врет, сукин сын… — тихо отозвался он на слова Матрены. — Не зарезал, а только ранил… Помогите, братцы…
Кузьма первым подбежал к Борису, первый увидел рукоятку ножа, торчавшую в полушубке Бориса, и, сразу поняв, что тут произошло, вырвал из полушубка нож и погрозил им жене:
— Я тебе покажу, сука! Ужо поговорю с тобой…
Он переглянулся с Василием, покосился на заимщика и, обращаясь к конюху, тихо спросил его, кивая на Бориса, вокруг которого темным пятном расплывалась по снегу кровь:
— Что будем делать с ним?
Конюх тоже покосился на заимщика и не особенно твердо молвил:
— Надо бы помочь… человек ведь…
Сразу изменив тон, Кузьма сказал Василию и заимщику:
— Берите его, братцы, осторожно… Тащите легонько в баню…
И опять повернулся к жене:
— А ты, корявая сука, живым манером принеси сальник и какую-нибудь холстину, либо чистое полотенце. Да поскорее!.. Убью, стерву!..
Матрена побежала к кельям.
Взяв Бориса под руки, заимщик и конюх повели его в баню.
Слегка отрезвевший Борис шел и поругивался:
— Тише, дьяволы!.. Больно!.. Тише, сволочи!.. Медведи…
Его привели в темную, но теплую баню… Усадили на скамью.
Вскоре туда же пришла Матрена, принесла ведро воды, два полотенца и сальник. От кремня зажгли фитилек сальника и раздели Бориса.
Кузьма осмотрел кровоточащую рану — была задета плечевая кость.
Недолго раздумывая и не обращая внимания на стоны и ругань Бориса, мужики быстро промыли и туго забинтовали ему не только рану, но и все плечо.
Борис попросил принести еще либо ремень, либо третье полотенце, чтобы привязать ему руку к туловищу.
Когда Матрена пошла за полотенцем, Кузьма мигнул заимщику Ковригину:
— Выйдем, Михайла Потапыч…
На дворе он тихо заговорил с бородатым заимщиком:
— Видишь, дело-то какое, Михайла Потапыч?.. Понятно тебе?
— Понятно, — так же тихо ответил
— Человек-то этот из образованных, — продолжал Кузьма. — Политик… По всему видать, нужный!.. А жил он у нас проездом… Ежели сейчас не спасти его… отец Евлампий… так или иначе… прикончит его… Понял?
— Понятно, — повторил заимщик, глядя себе под ноги.
— Ну, значит, запрягай своего коня и забирай брата Бориса с собой. Пусть он недельку полежит у тебя на заимке, поправится. А там он уж сам скажет тебе, куда его доставить. Согласен?
Ковригин почесал пальцами бороду и ответил:
— Придется взять… Человек ведь… Да еще вон какой!..
— Только держи его, Михаила Потапыч, под секретом. Ежели кто посторонний увидит и спросит, скажешь: дескать, проезжий… заболел по дороге… и все!
— Понимаю…
— Ну, значит, иди и запрягай, а я пошлю тебе на помощь Василия.
Ковригин пошел к навесам, Кузьма негромко крикнул ему вслед:
— В трапезную не заходи!.. А бабу твою завтра я самолично доставлю тебе на своем коне.
Глава 27
На второй день рождества, рано утром, когда в тайге было еще темно, Евлампий вышел из своей кельи во двор по обыкновению в легоньком азяме и посмотрел сначала на звездное небо, потом в пустой двор и, заметив около пригонов дьяка Кузьму, позвал его:
— Поди-ка сюда, Кузьма!
Кузьма быстро подошел, огляделся кругом и, хотя никого не заметил во дворе, на всякий случай, елейно приветствовал Евлампия, протягивая руки для принятия благословения:
— Свет христов над святой обителью… Благослови, владыко…
Евлампий благословил его и спросил:
— Борис-то жив?
Кузьма еще раз огляделся и, еще раз убедившись, что двор пустой, хмыкнул и тихо сказал:
— На месте окочурился… вчерась…
— Куда вы его девали?
Кузьма еще раз хмыкнул:
— Привязали камешек на шею… да на речку… под лед…
Подумав, Евлампий спросил:
— А кто тебе помогал?
— Васька конюх помогал… Двое кое-как уволокли… и в прорубь… вниз головой.
Евлампий опять помолчал, подумал, а затем спокойно сказал:
— Иди… буди народ… посылай на моление… А Матрене и Ваське накажи, чтобы помалкивали.
— Не беспокойся, отец, — ответил Кузьма, озираясь. — Сам знаешь, у моей бабы язык на цепи, а уши золотом завешены… А Васька — что ж? Васька твой раб…
— Сегодня можно пустить в ход разведенный спирт, порох, дробь, бусы, крестики, медные образки и прочее. Только бери за все это дорогого зверя. Понял?
— Понятно, отец, — ответствовал Кузьма, шмыгая носом. — Не впервой мне…
— Ну, иди с богом, — сказал Евлампий и, круто повернувшись, вернулся в свою келью.