Бабл-гам
Шрифт:
Манон просыпалась к полудню. Просила принести чего-нибудь и завтракала на террасе, лицом к морю, уставившись на него с изумленным видом. Потом растягивалась в шезлонге на краю бассейна и лежала так весь день. Иногда я шел за ней, и мы скучали вдвоем, пока не наступала ночь, и в моем мозгу, оцепеневшем от жары и безделья, стучала одна, вездесущая, грозная мысль: бесповоротно, бесповоротно, только это я и думал, только это и видел под безоблачным небом, и все вокруг — неподвижная поверхность бассейна, и белая плитка, потрескавшаяся от солнца, и расслабленная Манон в цельном черном купальнике, с карамельной
От этих мутных дней в Сен-Тропе у меня в памяти остались лишь мои бесцельные блуждания, тяжкое безделье, обмен ледяными взглядами, синяя вода бассейна и мелодия Дженис Джоплин.
В «Вуаль Руж», куда я повел ее обедать на третий день в очередной неловкой попытке сблизиться — все они неминуемо кончались еще более заметным отдалением, — Манон явилась в платье от Пуччи, очень широком и очень коротком, шляпа в тон, очки в тон и мои часы Daytona,наряд одновременно изысканный и крикливый, оригинальный и пошлый, простой и замысловатый, наверное, беспристрастному наблюдателю было бы очень нелегко определить, кто она — моя юная супруга, дорогая проститутка иностранного происхождения, старлетка иностранного происхождения или моя сестричка, но так или иначе все смотрят на нее, смотрят на нас, и когда мы вылезли из катера босиком — это безумно шикарно — и вошли в ресторан под первые такты ремикса музыки к «Презрению», настала глубокая тишина. Обдолбанный официант, на радостях, что видит меня, опростоволосился еще прежде, чем мы сели за столик:
— Привет, Жюли, рад тебя видеть, я думал, ты умерла, а ты просто слегка похужела.
— Хотелось бы побольше увлажнителей, будь любезен, цыпочка, — говорю я обдолбанному официанту, естественно, в порядке отвлекающего маневра, чтобы Манон не запустила ему в морду бутылку «Больё», — тут задохнуться можно, да, и разверни-ка мне столик получше, я предпочитаю вид на море, а не на Джорджа Клуни.
— А я предпочитаю вид на Джорджа Клуни.
— А ты ничего не понимаешь в красотах природы и не можешь пропустить ни одной звезды, и вообще, я плачу, значит, я и решаю.
— Джордж Клуни — одна из красот природы.
— Оставь Джорджа в покое, цыпочка, весь Сен-Тропе уже в курсе. Хай, Джордж, — говорю я Джорджу, который подошел к нам и с жаром трясет мою руку, и добавляю: — Классный фильм снял, браво.
— Симпатичная рубашка, — отвечает он и идет обратно, клеить танцовщицу по тысяче евро за ночь.
— Что он тебе сказал, что он тебе сказал?
— Сказал, что спит с английской королевой.
— Вы выбрали? — спрашивает офигевший дурак, фигея все больше.
— Ага, — говорю я с намеком на раздражение, — столик с видом на море.
— Несколько листиков салата, вообще без заправки.
—
— Телефон Джорджа Клуни.
— Телефон есть у меня, идиотка, и я его тебе не дам. Что будешь пить?
— «Ти нант».
— Такого нет, — отвечает официант, он решительно сдурел.
— Послушай, — говорю я, — если я могу хамить моей паскудной спутнице жизни, это не значит, что тебе позволено делать то же самое.
— И вообще я, черт возьми, звезда, — добавляет Манон.
— Ну нету у нас, нету, я что могу поделать?
— Говори: у нас нет, мадам.
— У нас нет, мадам.
— Значит, мадам будет пить «Кристаль» и хавать со мной спагетти с омарами, а иначе будет добираться назад вплавь. Ясненько, цыпочка?
— Ясненько, придурок, но я вызову рвоту, а ты этого терпеть не можешь, — отвечает Манон.
— Что ты творишь со своим здоровьем, меня не касается, когда я хаваю, хавают все, и точка.
Обдолбанный официант удаляется, и секунд сорок нам абсолютно нечего сказать друг другу.
— Что это за тупая музыка? — спрашивает Манон.
— Это «Презрение».
— Что такое «Презрение»?
— Жан-Люк Годар, тебе это что-нибудь говорит?
— Что такое «Презрение»?
Я сдаюсь.
— Это чувство, которое я испытываю к тебе в данный момент.
Тихий ангел. Я отмечаю про себя четкий ритм волн, настолько четкий, что я начинаю подозревать, будто персонал крутит запись, ничего удивительного, в этом мире ничто по-настоящему не настоящее.
— Дерек?
— Да, цыпочка?
— Ты видел отснятый материал? Каренин не стал показывать мне материал. Он хочет, чтобы я подождала, пока фильм будет смонтирован.
— Ну да, я видел материал, — вру я, — видел…
— И как?
— Да так, ни звука, ни музыки, ни красок, это не кино, это уродливо, как сама жизнь.
— Ну а я, я как выгляжу?
— Совершенно как сейчас, только без очков и не такая загорелая.
— Но… я ничего, смотрюсь?
— Цыпочка, а тебя это парит?
— Кино — моя главная, самая дорогая мечта, Дерек, в конце концов, мы уже год вместе, а ты даже этого не знаешь?
Еще один тихий ангел, что-то много ангелов развелось сегодня в «Вуаль Руж», обдолбанный официант приносит шампанское и бокалы, Джордж Клуни — он в отличной форме — залез на стол вместе с танцовщицей по тысяче евро за ночь. Я откашливаюсь.
— Пфф, — говорю я, — а ты даже не знаешь, кто такой Жан-Люк Годар.
— При чем тут это, Дерек?
— И, не знаю… скажем, Стенли Кубрик, тебе это что-то говорит?
— Он был… режиссер?
— Манон, тебе нечего делать в кино. Ты знаешь наизусть все романтические комедии с Хью Грантом, ты думала, что Каренин — это коммунистический диктатор начала двадцатого века, а Джон Уэйн — президент Соединенных Штатов, ты засыпаешь на черно-белых фильмах, ты считаешь Николаса Рея старомодным, ты смотрела «Таксиста» на видео, ты считаешь, что Альмодовар — итальянец, Мел Гибсон — великий актер, а Вуди Аллен — дятел, что «Последнее танго в Париже» — мелодия Gotan Project,ты предпочитаешь Пирса Броснана Стиву МакКуину, а Джуди Лоу Морису Роне, у нас в гостинице две тысячи двести пятьдесят три DVD, а ты с утра до вечера крутишь «Бум»…