Бабочка на огонь
Шрифт:
Домохозяйкам, гувернанткам и няням, нанятым женой, Раскольников не доверял. Он всех их выгонял, рассчитывал, как только жена отбывала в очередное «путешествие». Так он сам как-то и вырастил дочь. Но девочка есть девочка — ей всегда ближе мать. Тем более если мама — человек известный в обществе, на «ты» с молодыми корифеями российского бизнеса. Раскольников на дочь не обижался. Он знал, что ничего от своего ребенка не может требовать. В конце концов, в словах молодых есть сермяжная правда — когда они говорят: «А я не просил, чтобы вы меня рожали». Раскольников просто выполнил свой долг перед природой — вырастил потомка, выучил в институте — конечно же, на адвоката, на кого же еще при такой-то маме
Посмотрев из толпы родителей на взрослую красавицу-дочь, получающую диплом с отличием и уже знающую, что она и сама в этой жизни не пропадет, Раскольников собрал чемодан, оставил на столе подарок — золотые часики с надписью «Будь хорошей, дочка. От папы» (вот невидаль для нее, ну и пусть) и уехал в город Любимск. Давно у него на работе назревал конфликт с начальством, да Раскольников все тянул, не рыпался, боялся Аленку одну оставить. А теперь, после выпускного в престижном институте, собрался с духом, написал рапорт о творящихся безобразиях в органах МВД, и, как результат, — был «сослан» в Любимск с мотивировкой — передавать опыт отстающим. Встретив Катюшу, Родион понял, что все, что случилось с ним тогда, случилось к лучшему: лишь для того, чтобы появилась в его жизни новая половинка, настоящая, — Катюша Маслова. Ее и себя он в обиду не даст. Достаточно они оба настрадались.
Поезд до Москвы стучал колесами равномерно. Никакой паники в его однообразных звуках не было: ни в стуке колес, ни в скрипе покачивающегося вагона, ни в мерном позвякивании ложечки о стакан с дежурным чаем. Никакой паники — и в мыслях влюбленного в «преступницу» Раскольникова. Такая же, как чай — дежурная, дежурная по вагону, в котором в прошлый раз он и Катюша ехали, вчера оказала следователю неоценимую помощь: зло усмехнувшись, в присутствии своего начальства (так Раскольников нарочно придумал ее допрашивать, чтобы не вздумала вздорная бабенка обманывать) припомнила, на какой станции рано утром, пока подполковник спал, его «подчиненная» сошла одна, в какую сторону направилась.
Теперь Раскольников знал наверняка, что весь месяц, пока ее ищут здесь, Катюша прячется там — у хороших людей. После ее неожиданного звонка в милицию, лично подполковнику Раскольникову, он, справившись на телефонной станции, примерно определил направление от Любимска и район, откуда Катюша звонила из автомата. Она сделала это с единственной целью оправдаться перед ним, как будто он и так, без доказательств, не знал, что она невиновна ни в чем. Она сказала, что вспомнила имя погибшего инвалида — Андрей Голубев.
— Ты понимаешь, он не погиб, муж Олеси, и она не погибла, — взволнованно шептала в трубку Катюша.
— Я знаю, — ответил Раскольников, — я уже почти все о взрыве знаю. Где ты?
— Это не важно. Я позвоню, когда сама докажу свою невиновность и в остальных убийствах, — Катюша повесила трубку.
Он понял, что его половинка, которую он наконец-то нашел среди многих других, случайных, на час, решила подвергнуть свою жизнь чрезвычайной опасности. В ее голосе он ощутил чувства человека, идущего в казино с мыслью о самоубийстве. Иногда такие выигрывают.
Она вспомнила имя инвалида в коляске, взорвавшегося в любимском «Полете», внезапно, случайно, но и закономерно тоже. Не зря, ох, не зря, Катюша приехала скрываться от законников в мундире к тете Зине. Не зря не только потому, что, кроме лучшей бабушкиной подруги, Катюшу никто и нигде не ждал, не только потому, что рядом, совсем рядом от нее теперь была странноватая Злата Артемовна, случайно или намеренно «подставившая» Катюшу (о, как невиновная понимала теперь значение слова в кавычках). Не зря и потому, что именно здесь, прямо у дома тети Зины, буквально у ее калитки, и стал распутываться первый
— Как зовут твою собаку? — как-то спросила Катюша у сына соседки Дуси — Сережи, отпущенного до суда под подписку о невыезде.
Сидевшая рядом Дуся — ровесница Катюши, абсолютно счастливая, что сын рядом, перевела вопрос на язык глухонемых. Сережа заулыбался добрым, глупым лицом, засмущался. Его редко кто, кроме матери, о чем-либо спрашивал, а уж о его «творчестве» — что именно он рисует — и вовсе никто никогда. Катюша была первой, кому его художество понравилось. Он тоже, как мать, счастливо замычал: счастливо, потому что таким, как Сережа, людям для счастья нужно не много, ведь всем понятно — горько живется им рядом со здоровыми, которые, если подобных людей просто не замечают, то уж будь благодарен, что не презирают открыто.
— Джульбарс, — перевела язык сыновьих жестов Дуся.
Тут-то Катюша, продолжая улыбаться, чтобы не напугать Сережу, Дусю и тетю Зину и не закричать дико от радости, вспомнила имя инвалида, погибшего в «Полете». Его звали Андрей Голубев, потому что, когда он учился в школе, когда они все — Олеся, Аня, Катюша, Андрей — учились в школе, овчарка с киношной кличкой Джульбарс жила у Андрея дома.
В тот день, расцеловав Сережу, который в нее за такое, наверное, сразу влюбился, Катюша поверила — впервые за последний месяц, что скоро несчастья, преследующие ее сворой собак, отстанут, разбегутся — и она о них забудет.
«Джульбарс, Сережа, Андрей Голубев, Олеся», — хаотично вертелось в голове у радостной Катюши, но уже и складывалось в прекрасную, правильную, неземную картину невиновности подозреваемой Масловой в страшном взрыве в любимском «Полете», в картину, объясняющую взрыв и смерть троих людей.
«Я бы так же сделала», — перестав думать только о себе, подумала Катюша об Олесе, призвавшей нелюдя Аню к ответу за глупость, жестокость, подлость, за кражу ребенка у матери.
Воображение Катюши, которая в преддверии грозы никак не могла заснуть в комнате за печкой в доме у тети Зины, разукрасило Анин рассказ о краже Олесиной дочери подробностями, от которых любой нормальный человек завыл бы одинокой волчицей на пригорке.
— Дело было так, — начала свой рассказ смертельно напуганная Олесей Аня, а Катюша сейчас видела, представляла ревнивую девочку, влюбленную в того же мужчину, что и подруга — конкурентка во всем, проходящую мимо дома этой самой конкурентки по имени Олеся, увидавшую розовую коляску с ее дочкой и любимого мужчины. Дочку Олеси звали Ксюша. Возможно, она заплакала, и Аня схватилась за ручку коляски, чтобы укачать младенца в розовых пинетках, в розовом костюмчике на розовом одеяльце. Наверное, в этот момент в мире проснулся дьявол, возможно, каким-то ветром его забросило в Любимск, и он пролетел над коляской. Даже сочувствуя краем души смертельно влюбленной и уязвленной неудачей в любви Ане, Катюша иначе чем происками дьявола не могла объяснить поступок Григорьевой. Будущая звезда эстрады, будущая Груня Лемур — не дьявол ли ее наградил за деяние славой, — покачивая коляску с чужим ребенком, не торопясь, словно в сомнении, ушла из этого района. Целый час бродила она по городу — дьявол ей помогал. Уже неповоротливая любимская милиция разыскивала пропавшего ребенка, уже сам Андрей бегал по городу с Джульбарсом, уговаривая пса, как человека, вывести его на след похитителей дочери, уже начал накрапывать дождь, как сейчас за окном, в которое смотрит Катюша, уже на улице молодых мам с детьми не осталось, а безумная Аня все шла и шла, все катила и катила чужую коляску с чужим — ну, почему не ее? — ребенком, пока не устали ноги идти, а душа праздновать месть.