Багатель

Варли Джон Герберт

Но его пример был так заразителен, что несколько офицеров сами не заметили, как стали ему подпевать. Он начал обходить полицейских, вытягивая из них слова зачерпывающими движениями рук.

Бах стиснула зубы, чтобы удержать себя в руках. И вдруг поняла, что тоже поет. Сцена была слишком фантастической и невероятно мрачной...

Не только она одна это почувствовала. Один из ее подчиненных, храбрый офицер, который на ее глазах неоднократно проявлял отвагу в бою, в обмороке рухнул на землю. Женщина-полицейский закрыла лицо руками и побежала по коридору, громко кашляя на бегу. Она добралась до ниши в стене, и там ее вырвало.

А Бирксон все продолжал скакать. Бах уже почти выхватила пистолет из наплечной кобуры, как он вдруг закричал:

— А что за день рождение без вечеринки? Давайте устроим праздник!

Бирксон огляделся вокруг и, наконец, его взгляд задержался на цветочном магазине. Он направился туда и, проходя мимо Бах, шепнул:

— Делайте рентген, живо!

Это оживило ее. Ей отчаянно хотелось верить, что он знает, что делает, как раз в тот самый момент, когда его безумие, казалось, достигло пика, Бирксон показал ей свой метод. Отвлечение. Пожалуйста, пусть это будет трюк... Она повернулась и дала офицерам, стоящим на краю площади Процветания, заранее подготовленный знак.

Бах снова направила взгляд на Бирксона как раз в тот момент, когда он клюшкой разбил окно цветочного магазина. Раздался оглушающий грохот стекла.

— Господи, — по-настоящему удивленно сказал Ханс. — Зачем ты это сделал? Это же частная собственность.

— И что? — прокричал Бирксон. — Черт, парень, ты собираешься сделать кое-что посерьезнее. Я только все подготавливаю.

Он зашел внутрь магазина и схватил охапку цветов, жестом показывая остальным делать тоже самое. Поначалу полицейским это не понравилось, но вскоре и они присоединились к разграблению магазина, выкладывая огромный венок вокруг ограждения.

— Думаю, ты прав, — запыхавшимся голосом сказал Ханс.

Вкус разрушений раздразнил его, пробуждая аппетит к большему насилию.

— Но ты напугал меня. Я действительно ощутил страх, впервые с тех пор, как перестал быть человеком.

— Тогда давай продолжим.

И Бирксон начал бегать по улице, круша витрины направо и налево. Подбирая в магазинах различные вещи, он бросал их на тротуар. Некоторые разбивались при ударе о гладкий камень.

Наконец, Бирксон прекратил бесчинствовать. Лейштрассе преобразилась. Будучи когда-то вычищенным и красиво обихоженным участком лунной поверхности, улица стала разрушенной, шаткой и беспорядочной, как и наполненная эмоциональным напряжением атмосфера, витавшая над ней. Бах содрогнулась и сглотнула подкатывающую к горлу желчь. Она была уверена, что это предвещало нечто плохое. Вид разграбленной Лейштрассе, бывшей когда-то образцом приличия и благопристойности, глубоко задел начальника полиции.

— Торт, — сказал Бирксон. — Нам нужен торт. Подождите минутку. Я сейчас вернусь.

Он быстро зашагал по направлению к Бах и развернул ее, задевая локтем и уводя за собой.

— Уберите отсюда полицейских, — сказал он, начиная разговор. — Они слишком напряжены и могут слететь с катушек в любую минуту. Вообще, — Бирксон одарил ее глупой ухмылкой, — они сейчас, вероятно, более опасны, чем бомба.

— Хотите сказать, это муляж?

— Нет. Настоящая. Мне знакома его психология. После всех пережитых несчастий, он больше не хочет быть неудачником. Другие обычно ищут внимания и не собираются никого убивать. Но Ханс не такой. Хочу сказать, что он у меня на крючке. Я могу с ним разобраться. Но не могу рассчитывать на ваших офицеров. Отзовите их и оставьте пару-тройку проверенных людей.

— Хорошо.

Бах снова решила доверять Бирксону — по большей части из-за чувства беспомощности, чем чего-то другого. Он устроил неплохое представление с цветочным магазином и рентгеном.

— Может быть, уже все сделано, — продолжил он, когда они дошли до конца улицы и свернули за угол. — Зачастую рентгена хватает самого по себе. Он расплавляет проводку и приводит устройство в негодность. Я надеялся убить его сразу, но он защищен. О, возможно, он получил смертельную дозу, но пройдет много дней, прежде чем он умрет. В этом нет ничего хорошего. Но повреждена ли проводка, мы узнаем, только когда выйдет время. Нам стоит придумать план получше. Вот что я предлагаю.

Бирксон вдруг прервался и расслабился, прислонившись к стене и начав рассматривать деревья и окружающий пейзаж. Бах слышала, как поют птицы. Раньше ее это успокаивало. Теперь она думала только о том, как людей пожрет пламя. Бирксон загибал пальцы, расписывая все по пунктам.

Бах внимательно его слушала. Часть плана была довольно странной, но не хуже, чем то, что она уже видела. Он и правда составил целый план. Чувство облегчения оказалось таким сильным, что чуть не вызвало эйфорию, которая, в сложивших обстоятельствах, была бы не совсем оправданной. Бах коротко кивала на каждое высказанное Бирксоном предложение и затем, повторяя те же движения своему офицеру, стоявшему рядом, подтверждала то, что он сказал, и обращала это в приказы. Молодой полицейский помчался исполнять их, а Бирксон собрался вернуться к бомбе. Бах остановила его.

— Почему вы не дали Хансу ответить на мой вопрос о том, кто сделал его бомбой? Это было частью плана? — настойчиво спросила она.

— О, да. Частично. Я просто ухватился за возможность сблизиться с ним. Но вам не стоило спрашивать такое. Уверен, что у него есть блокировка на подобные вопросы. Возможно, если он попытается на них ответить, сработает детонатор. Ханс — маньяк, но не нужно недооценивать тех, кто помог ему тут очутиться. Таким образом, они защищают себя.

— «Они» — это кто?

Бирксон пожал плечами. Это был будничный, беззаботный жест, один из тех, которые так раздражали Бах.

— Понятия не имею. Я не разбираюсь в политике, Анни. Я не отличу движение за запрет аборта от лиги за свободу Мавритании. Они их конструируют, я обезвреживаю. Все просто. Найти, кто это сделал — ваша работа. Думаю, вам уже пора бы начать.

— Мы уже начали, — призналась она, — я просто думаю... ну, прилетев с Земли, где это случается постоянно, вы, возможно, знаете... черт побери, Бирксон. Почему?! Почему так происходит?

Он рассмеялся, а Бах покраснела и стала медленно закипать. Любой из ее подчиненных, видя ее в таком состоянии, направился бы в ближайшее укрытие . Но Бирксон продолжал смеяться. Ему вообще до чего-нибудь есть дело?

— Извините, — выдавил он. — Меня уже об этом спрашивали другие начальники полиции. Это — хороший вопрос.

Он сделал паузу, все еще слегка улыбаясь. Когда Бах ничего не сказала, он продолжал:

— Вы не с той стороны на это смотрите, Энн.

— Ты обязан говорить «начальник Бах», черт тебя побери.