Багатель
Шрифт:
Бирксон воздел небу глаза, и Бах покраснела. Черт побери, это же разумные вопросы. К ее удивлению, у него не нашлось логически оправданных доводов. Ее заинтересовало, кто же он все-таки такой. Правда, ли он специалист, за которого она его принимает, или просто самозванец в клетчатом свитере?
— Можете назвать это чутьем. Я поговорю с ним, а вы пока распорядитесь, чтобы на уровень ниже притащили промышленный рентген. А на уровень выше — пленку. Поняли, в чем смысл?
— Хотите узнать, что у этой штуковины внутри. А это не опасно?
— Очень опасно. Но у вас же оплачена страховка?
Бах ничего не ответила, но приказы отдала. В ее голове крутился миллион вопросов, но она не хотела выставить себя глупой, задав один из дурацких, таких, как: сколько радиации выделяет промышленный рентген, пробиваясь через камень и стальной пол? Бах казалось, что ответ ей не понравится. Она вздохнула и решила позволить Бирксону делать то, что он хочет, пока она не почувствует, что он не справляется. Это была ее единственная надежда.
А в это время он беззаботно расхаживал возле ограждения, помахивая чертовой клюшкой и насвистывая мелодию, плохо сочетающуюся с музыкой, исходящей от бомбы. А что было делать офицеру полиции? Помогать Бирксону напевать?
Сканирующие камеры наверху бомбы перестали двигаться. Одна из них начала следить за Бирксоном. Он засиял улыбкой и помахал рукой. Музыка прекратилась.
— Я — пятидесяти килотонная атомная бомба на основе урана-235, — проговорила она. — Оставайтесь за ограждением, поставленным тут из-за меня. Вы обязаны подчиниться этому приказу.
Биркин поднял руки, продолжая ухмыляться, и растопырил пальцы.
— Спокойно, дружище. Я не потревожу тебя. Просто восхищался твоей конструкцией. Отличная работа, Жаль ее взрывать.
— Спасибо, — сердечно ответила бомба. — Но это мое предназначение. Вы не отговорите меня.
— Даже и в голову не приходило.
— Отлично. Можете и дальше восхищаться мной, если хотите, но держите дистанцию. Не пытайтесь меня вскрыть. Вся основная проводка надежно защищена, а время отклика составляет три миллисекунды. Я сработаю, прежде чем вы успеете до меня добраться, но я не хочу делать этого, пока не пройдет отведенное время.
Бирксон присвистнул.
— Это довольно быстро, брат. Уверен, что гораздо быстрее, чем я. Наверное, отлично уметь так быстро двигаться после того, как неуклюже ковылял всю жизнь.
— Да, мне это кажется очень отрадным. Для меня это стало неожиданным открытием.
Уже лучше, подумала Бах. Нелюбовь к Бирксону не ослепила ее перед тем фактом, что он пытается подтвердить свою догадку. И она получила ответы на свои вопросы: никакая пленка не рассказала бы ей такого, и бомба, можно считать, призналась, что когда-то была человеком.
Бирксон сделал круг и вернулся туда, где стояли Бах и Уолтерс.
— Проверьте это время, — остановившись, тихо сказал он.
— Какое время?
— Когда, ты сказал, взорвешься? — прокричал Бирксон.
— Через три часа, двадцать одну минуту и восемнадцать секунд.
— Это время, — прошептал он. — Пробейте по компьютеру. Узнайте, не годовщина ли это какой-нибудь политической группировки, или события, по поводу которого у кого-то могут быть недовольства.
Бирксон было пошел, но затем кое-что вспомнил.
— И самое важное, проверьте даты рождения.
— Могу я узнать, почему?
Казалось, он задумался, но затем снизошел до ответа.
— Я просто пытаюсь разузнать о нем побольше. Мне кажется, это его день рождения. Узнайте, кто родился в это время, — вариантов будет не очень много, если проверить с точностью до секунды, — и попытайтесь найти всех. Тот, кто не найдется, и есть наш клиент. Могу поставить на это.
— Что поставить? И откуда вы знаете, что это он, а не она?
Снова этот взгляд, и Бах опять покраснел. Ну и черт с ним, ей все равно придется задавать вопросы. Почему она должна этого стесняться?
— Потому, что он выбрал мужской голос для своих динамиков. Знаю, это не очень убедительно, но со временем появляется нюх на такие вещи. Что касается того, что я ставлю... уж точно не свою жизнь. Я уверен, что справлюсь с этим парнем. Как насчет ужина сегодня вечером, если окажусь прав?
Улыбка была довольно коварной, но уже без следа распутства, которое, как показалось Бах, она видела прежде. Но ее желудок все еще крутило. Она отвернулась, оставив вопрос без ответа.
В следующие двадцать минут ничего особенного не произошло. Бирксон продолжал медленно расхаживать вокруг аппарата, время от времени останавливаясь, чтобы кивнуть в знак восхищения. Тридцать сотрудников полиции, не зная чем себя занять, напряженно стояли так далеко от бомбы, как только им позволяла гордость. Сидеть в укрытии не было смысла.
А в это время Бах из командного пункта, обустроенного неподалеку в туристическом агентстве «Рай», занималась закулисной координацией. В командном пункте были телефоны и доступ к Центральному Компьютеру. Бах ощутила упадок духа среди своих офицеров, которым казалось, что ничего не происходит. Знай они, что сканирующие лазеры повсюду суют свои носы, вымеряя все до тысячной доли миллиметра, то, возможно, чувствовали бы себя немного увереннее. Особенно с учетом того, что уровнем ниже теперь стоял промышленный рентген.
Через десять минут телетайп компьютера затрещал. Бах услышала его в тихом коридоре, находясь на полпути между туристическим агентством и бомбой. Она обернулась и увидела молодого полицейского с нашивкой новобранца. Рука девушки оказалась холодной, как лед, когда она передавала Бах лист желтой телеграфной бумаги. На нем было три имени, а под ними даты и список событий.
— Информация снизу взята из данных о четвертом этапе кризиса, — объяснила офицер. — Очень маловероятно. Эти трое родились в указанную секунду плюс минус три, в трех различных годах. Со всеми остальными уже связались.