Багратион. Бог рати он
Шрифт:
Как пройти сии преграды, как овладеть замком, который открывает путь в саму Варшаву?
Полки, батальоны, роты разбились на команды. Одни сооружают деревянные лестницы, по которым — вверх, на гребень крепостных стен, другие вяжут плетни, что надо бросать поверх волчьих ям, третьи учатся плетни сноровисто подносить, не боясь встречной ружейной и пушечной пальбы. У четвертых задача — первыми по этим плетням, фашинам и лестницам вскарабкаться на бастионы и с них — на головы врага уже по ту, неприятельскую сторону крепости.
То здесь, то там вдруг появляется он сам, Суворов:
— Все
Переход к другой группе — и прямо с ходу:
— Стрелки-стреляй по головам, лети через стену.
Неприятель бежит в город. Его пушки обороти по нем, бегущему. Коли неприятеля на улицах штыком. Конница — руби. В дома не ходи. Обывателя не обижай — солдат не разбойник. Ставь гауптвахт, расставляй вмиг пикеты к воротам, погребам, магазинам…
Двадцать четвертого октября ровно в пять утра — штурм. Гул, грохот, залпы с обеих сторон. Первые десятки шагов отвоеванного у неприятеля пространства. Вот и первый ров. Накрыли волчьи ямы плетнями, закидали ров фашинами, связанными в огромные пучки прутьями — и перебрались на вал.
Сшиблись в штыки. Первая оборона прорвана, вторая, следом — третья… «Ура!» не смолкает, перекатывается волнами все далее вперед и вперед.
Все укрепления — наши! И тут взрыв огромнейшей силы потрясает все вокруг. Камни — в воздух, от неприступных стен остаются искромсанные зубцы. То наши артиллеристы меткими выстрелами взорвали неприятельские запасы пороха…
Чуть свет на следующий день от варшавского берега — лодки. С белым флагом. Депутация с ключами от столицы.
Суворов принял посланцев:
— Больно смотреть на погибших и на остатки крепостных стен? Много мы положили здесь, в Праге, ваших сынов-поляков. Но разве вы не видели, что мы не щадили и своих жизней? И все для того, чтобы окончилось кровопролитие, которое вы развязали. Да, иногда случается так — войною надо кончать войну. А условия мои такие…
Депутация не поверила своим ушам — русский полководец просит: исправить мост через Вислу, свезти, из Праги все пушки за город и там их побросать. И еще: оказать тотчас всеподобающую честь своему королю.
— Всем сдавшимся — волю. И никто не пострадает от произвола русских солдат, ибо мы — принесли вам мир…
Багратион ходил возле крепостных стен. Думал, высматривал, что-то про себя отмечал.
Лучшим ли маневром действовали наступающие? Сам он со своим эскадроном врубился в драку, когда, поставленный Суворовым в резерв, вдруг заметил, как конница противника вырвалась из ворот, чтобы ударить штурмующим во фланг.
Сей замысел князь Петр угадал сразу. И, выждав, когда все всадники выйдут из ворот и окажутся на открытой местности, бросился им наперерез. Замысел врага был сорван, весь отряд уничтожен.
После штурма, уже в Варшаве, Суворов вызвал к себе Багратиона. И в присутствии многочисленного окружения произнес:
— Знал, что ты отважен и храбр. Не ведал другого: что терпелив, холоден как лед в опасности.
Многие переглянулись,
— Ага, догадался, князь Петр, о чем я? В любой схватке есть момент, как ахиллесова пята, известный одному Господу. Вот его и надо выждать! Выждать, как бы ни разрывались: нервы и как бы коварная мысль тебя ни убеждала пора, не теряй время! Ты же, как Господь, ведаешь сам, когда и куда ударить. И ты — как лед! Будто это не война вовсе, а, положим, прогулка. Но пришел момент, только тебе известный, — и победа! Так ведь, князь Петр? Я тогда смотрел на тебя: выдержит ли, сумеет схватить себя за руку, — не поддаться соблазну? Сумел! Сумел! Дай я тебя обниму…
Глава пятая
Возвратившийся из польских краев Софийский полк расположили за городом. Коли был бы простой поход, маневры в Царском Селе, и тогда бы немало потребовалось времени и сил для приведения полка в порядок. Тут же — возвращение с войны. Сие предполагает убыль людей и амуниции, недобор лошадей, расстройство всего хозяйства.
Санкт-Петербург — рядом. А ни полковой командир князь Голицын, ни старшие и младшие офицеры, что также жительствуют в столице, по-настоящему и не бывают в своих домах.
Зимой же, аккурат на Новый, 1796 год, когда уж и роты с эскадронами пополнили, и конское поголовье привели к норме, и учения начались в соответствии со всеми требованиями, пришла весть: готовиться к высочайшему смотру.
Это же по какому поводу, что за причина? Оказалось, намечено бракосочетание второго внука Екатерины — великого князя Константина Павловича с принцессою Саксен-Кобургской.
Заботы навалились такие, что к коротким зимним дням стали прихватывать и сумеречные, а то и ночные часы.
Двойная же упряжка выпала на долю Багратиона: к нему, эскадронному командиру, перешли и обязанности командира полкового.
И все потому, что в самый пик суматохи полковник князь Борис Александрович Голицын по высочайшему повелению был отозван в Мраморный-дворец, в распоряжение августейшего жениха.
— Князь Петр, ты уж по-родственному услужи мне — временно прими регимент, — обратился к Багратиону Борис Андреевич. — Пока для других секрет, но то ли самим Константином Павловичем, то ли цесаревичем Александром высказана мысль — произвести меня в гофмаршалы нового молодого двора. И ее величество матушка императрица, говорят, выразила одобрение сему прожекту. Так что еду к ней. А засим, полагаю, и приступлю к исправлению новой должности. Так что, пока определят мне замену в полку, хочу передать хозяйство в твои руки. Знаю: по душе тебе мое поручение и в полку обрадуются.
— Спасибо, Борис Андреевич. Буду стараться оправдать твое доверие. Авось и не осрамлюсь.
— Ну-ну, не прибедняйся, — улыбнулся Голицын и тут же, чуть понизив голос, со значением, которое не скрыл: — Постараюсь употребить свое влияние, чтобы на брачных торжествах обязательно участвовал наш полк. Так что явится случай представить тебя и Константину с Александром, и самой матушке царице. Полагаю, тебе вскоре и свой полк получать. Разве не заслужил ревностным исполнением долга и отменною храбростью?