Багровые ковыли
Шрифт:
От проходной навстречу Лоренцу и Юре торопливо шел дежурный по аэродрому офицер.
– Господин капитан, там у проходной вас ожидают…
– Кто? – удивился Лоренц.
Офицер неопределенно пожал плечами.
– Говорят, вы пригласили.
Лоренц посмотрел вдаль и увидел у ворот, сразу за колючкой, сидящих на корточках нескольких мальчишек, чумазых, в латаных-перелатаных рубахах и портах. Лишь один из этой компании стоял. Юра узнал его. Это был Ленька Турман. Впрочем, его узнал и Константин Янович.
Подойдя к воротам, Лоренц оглядел эту колоритную кучку беспризорников, весело спросил:
– Ну что, пришли посмотреть полеты?
– Ага, – за всех ответил Ленька
Лоренц немного помедлил и обернулся к дежурному офицеру.
– Значит, так! Отправьте их на кухню, чтоб покормили. И дайте им швабры, ведра – пусть приберутся в старой казарме. Об остальном потом подумаем.
И, уже пройдя через проходную, Лоренц еще раз обернулся к дежурному офицеру:
– Начальнику школы я доложу!
Юра какое-то время шел с Константином Яновичем, но потом остановился и попросил:
– А можно, я попозже домой приду?
– Да-да. Конечно. Ступай к своим приятелям.
Юра торопливо вернулся к беспризорникам, которые уже обступили дежурного офицера, подошел к Леньке Турману и дружески положил руку ему на плечо.
Глава тринадцатая
Ох, долгая дорога от Апостолова до бывшего укрепленного городка Кизикерменя (Девичьей крепости), который, после того как русские войска, преследуя Карла Двенадцатого, во второй раз отбили его у турок, был назван гордо и бесповоротно: Берислав. Славно, значит, взяли!
Рассекая пыльной лентой унылую, жухлую степь, широкий шлях тянется меж курганами к самому горизонту, и нет ему конца. Слева, если подняться на курган, вдалеке поблескивает Днепр, тоже бесконечный и извилистый, а меж рекой и шляхом – плавни, особенно густые и обширные там, где в великую реку впадают реки малые, образуя лиманы, – что по левому берегу, что по правому.
Пушкари укутали лица тряпицами, заткнули их за ворот, но пыль все равно проникает под гимнастерки и, смешиваясь с потом, жжет тело. За боевой заставой, выдвинутой на всякий случай саженей на пятьсот – шестьсот вперед, тяжеловозы-брабанты тянут гаубицы. В третье орудие запряжены две пары волов. За ними еще одна воловья упряжка тащит фуру с амуницией. Далее другая пара волов везет сцепленные вместе две звукометрические установки. Сплошь укутанные парусиной, они похожи на каких-то диковинных чудовищ. Арьергард – «холт» еще с одной гаубицей и с повозкой с пулеметом – и вовсе не виден в столбах пыли. Только когда ветер кладет эти столбы набок, сдувает пыль и играет, как мячиками, округлыми кустами перекатиполя, становится видна вся растянувшаяся по степи батарея. И дураку ясно, что в этом своем походном положении, когда пыль закрывает дали, батарея совершенно беспомощна и уязвима для серьезного врага.
Но враг там, далеко, за бликами днепровской воды, на левом берегу. А плавни, хоть и наполнены всяким военным людом, молчат, держат нейтралитет. Ждут плавни, в какую сторону подует ветер, куда станет гнуть лозу. Скоро здесь начнутся большие дела – вот тогда все и прояснится. Там, в плавнях, отколовшиеся от махновской армии отряды Володина, Гнилозуба, Яремного и загадочного атамана Задувало-Гроссфаухена. Сотни, а может, тысячи штыков и сабель.
Кольцов то и дело поглядывает в сторону плавней, зеленой стеной оберегающих Днепр от удушливого дыхания степи. Пошуровать бы там, среди лозы и камыша, прощупать! Чем дышат вчерашние махновцы, какие у них планы? Если переметнутся на сторону Врангеля, много будет беды. Собственно, для этого он и направляется в Берислав…
Плавни то прерываются на миг, чтобы допустить степь к воде, дать напиться,
Кольцов шел со вторым взводом, рядом с артиллерийским передком, на котором восседал, плечом к плечу с батарейцем, меланхоличный немец Петер с неизменной глиняной трубочкой во рту. То и дело немец останавливал своих брабантов. Они хоть и шагом идут, да все равно далеко отрываются от медлительных волов. В брабанте три аршина до холки, разве сравнить с низкорослым, потерявшим породу украинским волом?
– Вол – шайзе, – пояснял во время остановок, оглядываясь назад, Петер. – Я имею пфлуген… пахать, да? Ферштейн?.. Три дня! Дер окс… вол, да?.. пфлуген целый вохе… неделя! Берукзихтиг… учтите, господа… дер окс ист фауль… ленивый… нихт дисциплиниерт… Майне пферд помогает дать гросс ернте… большой урожай! О да!
Кольцов отстал от брабантов и подождал медленно бредущих, опустивших почти к самой земле рогатые головы с навязанными на них налыгачами волов. Деревянные ярма, массивные хомуты, надетые на шеи, глубоко врезались им в плечи. Глаза волов были налиты кровью. Колеса передка и пушки вращались медленно, глубоко увязая в серой пудре, которой был покрыт шлях.
– Оно, конечно, немцу хорошо! – пояснил шагающий рядом с волами словоохотливый погонщик. – С лошадью справиться любой сможет. А ты вола приучи к работе – это как дикую тигру. Опять же, тонкости. Ты поставь правого вола слева и крикни «цобе!», они тебе вместо налево как раз направо возьмут. Вожжей-то нету, словом берешь! Ну и в канаву! Ладно, если простой воз, а ну если такая штука, как орудие? Или, там, возьми, снаряды… Я уже сколько раз мобилизованный, а ни разу, чтобы… Благодарности имею и деньгами награжденный… Вот он, немец, остановится и напоит коняку обязательно чистейшей водой, и овса из торбы. Кажные три часа. А я своих до закату гоню, а потом воды любой, хоть из калюжи, и соломки им посеку – хорошо, если запарю в казане, а то и так… Вот ты мне и скажи, выдержит такое дело ихний немецкий конь? Хоть он и огроменный, как этот… как слон… То-то!
Павел только вздыхал – видел, что волы вконец измучены. И это когда каждый час дорог!
К исходу вторых суток прошли едва ли половину пути, и здесь, на ночевке, когда степь дышала свежестью и от Днепра и плавней тянуло приятным, острым запахом реки, их догнал Грец, раздобывший где-то справного жеребца под хорошим драгунским седлом.
– Ковыряетесь! – прокричал он, и конь его, роняя пену с боков, крутился под ним вьюном. – Скотину жалеете, отпасаете? Сколько вас, жалостников, мать так и эдак! А там, на фронте, люди пушки ждут!.. Ладно, я вперед пошел, пусть высылают вам подмогу.
И исчез в ночи.
– Известно, жеребец мобилизованный, – сплюнул серую густую слюну погонщик. – Эх, переведут такие вот скотину в России!
Павел понимал, что Грец неспроста торопится в штаб Правобережной группы. Он хочет первым доложить о прибытии батареи и обо всем, что случилось в пути. Причем доложить с выгодной для себя стороны.
И получалось так, что он, Кольцов, попадал из огня да в полымя.
На исходе четвертых суток, когда и волы, и брабанты, измученные непосильной работой и плохой кормежкой, уже шли с бесконечными остановками, пушкари увидели вдали тусклые, полинявшие маковки церквей некогда очень богатого торгового городка Берислава.