Багровый лепесток и белый
Шрифт:
Коротконогие девушки с замученными лицами и красными руками — их здесь с дюжину будет — выглядят как промышленные копии посудомойки Джейни. Они работают в атмосфере, густо насыщенной смешанными запахами лаванды, гвоздики, розы и миндаля. На ногах у всех деревенские деревянные сабо с рифленой подошвой, потому что каменные полы покрывает прозрачная восковая патина мыла.
— Ступайте осторожнее! — призывает Уильям, ведя гостей по своему душистому царству. Его лицо почти неузнаваемо в ярком свете — золотая кожа, серебряные губы. Он выполняет обязанности церемониймейстера; отбросив сдержанность, забыв о заикании,
— Разумеется, то, что вы здесь видите, строго говоря, не является процессом производства мыла — то дело грязное и недостойное парфюмера. Точнее будет назвать нашу куда более ароматную процедуру переплавкой.
Он произносит это слово с подчеркнутой отчетливостью, будто ждет, что гости запишут его в блокноты. Леди Бриджлоу вертит головой в вежливом восхищении; Софи переводит взгляд с папы на леди Бриджлоу и обратно на папу, ломая себе голову над таинственным химическим процессом, насыщающим атмосферу между ними.
Куски мыла, которые в воображении Конфетки должны были появляться совершенно сформированными из спускного желоба или выпускного отверстия в самом конце сложной автоматической линии, существуют в виде луж студенистой массы, поблескивающей в деревянных формах. Над душистой клейкой массой укреплены проволочные решетки, которые должны гильотинировать ее, создав прямоугольники только тогда, когда масса загустеет. В каждой форме слизь другого цвета и другого запаха.
— Желтое — это «Жимолость Рэкхэма», то есть будет ею, — дает пояснения Уильям, — это мыло снимает зуд, и спрос на него вырос в пять раз за этот год.
Он окунает палец в блестящую эмульсию и показывает два разных слоя.
— Отстой, всплывший наверх, мы снимаем. Это чистая щелочь, которая во времена моего отца оставалась в мыле; но она способна вызывать раздражение чувствительной кожи.
Он переходит к другой форме, наполненной голубоватой, сладко пахнущей эмульсией.
— А здесь у нас то, что превратится в специальное очищающее мыло: смесь шалфея, лаванды и сандалового масла. Здесь (он перешел к следующей форме) — «Вечная юность Рэкхэма». Зеленый цвет дают огурец и лимон, а ромашка действует как вяжущее средство, восстанавливая гладкость кожи на лице.
Затем он всех ведет в камеру для выдержки, где на широких полках из металла и дуба разложены сотни кусков мыла.
— Здесь они пролежат двадцать один день — и ни днем меньше! — объявляет Уильям.
В упаковочной двадцать девушек в халатах цвета лаванды сидят за массивным столом: по десять с каждой стороны — под присмотром человека с лисьей мордой, который расхаживает между ними, засунув в карманы жилета руки, поросшие рыжими волосами. Девушки склонились над столом, почти соприкасаясь головами с сидящими напротив, и заворачивают куски мыла в вощеную бумагу. На каждом листке — лик благожелательного Уильяма Рэкхэма вместе с мелким курсивным текстом, который сочинила Конфетка поздней майской ночью, когда они с Уильямом сидели рядышком в постели.
— Доброе утро, девушки, — возглашает Уильям, и они хором отвечают:
— Доброе утро, мистер Рэкхэм.
— Они часто поют за работой, — подмигивая, говорит Уильям леди Бриджлоу и прочим гостям. — Но нас они стесняются.
Он подходит к столу и одаривает улыбкой лавандовых девиц:
— Спойте, девушки. К вам пришла моя маленькая дочка и одна замечательная леди. Не надо стесняться, сейчас мы пройдем в другое помещение — смотреть, как мыло расфасовывают по ящикам, и не будем смотреть на вас, но было бы прекрасно, если бы мы слышали ваши нежные голоса.
И понизив голос до заговорщицкого шепота, просит:
— Постарайтесь для меня…
Он со значением указывает глазами на Софи, взывая к их коллективному инстинкту материнства.
На этом Уильям и его гости переходят в большое помещение в тыльной части фабрики, где мускулистые мужчины с закатанными рукавами раскладывают горы готового мыла по легким деревянным ящикам. И, конечно же, как только леди Бриджлоу, Конфетка и Софи переступают порог, из только что оставленной ими комнаты раздается мелодичное пение; заводит песню один робкий голос, к нему присоединяются еще три, потом и остальные.
Лаванда голубая, — диддл, диддл, Зеленый розмарин, — диддл, диддл, Когда я буду королем, — диддл, диддл, Не стану спать один…
— А здесь, — указывает Уильям на две массивные створки, в щелку между которыми виден внешний мир, — здесь кончается фабрика и начинается другая часть истории.
Конфетка, поглощенная тройной проблемой: хромать как можно незаметнее, не стонать, когда схватывает живот, и подавлять желание съездить леди Бриджлоу по жеманной роже, вдруг чувствует, что ее осторожно тянут за юбку.
— Да, Софи, в чем дело? — она неуклюже склоняется к девочке, чтобы дать ей шепнуть себе на ухо.
— Мне нужно по-маленькому, — шепчет ребенок.
«Неужели не можешь потерпеть?» — думает Конфетка и тут же сознает, что и сама нуждается в том же.
— Пpoшy прощения, мистер Рэкхэм, — говорит она, — есть ли здесь комната… для умывания?
Уильям недоуменно моргает: о чем это она? Задает некий отвлеченный вопрос о производстве мыла, неуклюже пытается воспроизвести свою репризу на лавандовых плантациях — или она просит устроить формальный показ фабричных ватерклозетов? Потом, сообразив в чем дело, распоряжается показать мисс Конфетт и мисс Софи, как пройти к «удобствам». Леди Бриджлоу тем временем с огромным интересом изучает список адресов в отдаленных местах, написанный мелом на доске доставки продукции.
(Я слышала про то, что, — диддл, диддл, раз оказалась здесь, то я с тобою точно, — диддл, диддл, в постель должна залезть…)
Неосмотрительность ребенка леди Бриджлоу игнорирует с грацией человека, который в силу своего происхождения свободен от столь грубых слабостей. Она берет в руки кусок мыла и изучает любопытный текст на обертке.
Сортир для сотрудников выглядит — так кажется и Софи, и Конфетке — куда более современно и рационально, чем все остальное на фабрике. Ряд одинаковых белых пьедесталов из глазурованной керамики, соединенных с блестящими металлическими бачками, закрепленными под потолком, выставляют себя напоказ — как фаланга футуристических механизмов, горделиво украшенных именем своего изготовителя. Темно-коричневые сиденья блестят лаком и кажутся совсем новенькими; с другой стороны, судя по адресу на каждом бачке, фабрика Дултона и находится всего в нескольких ярдах отсюда.