Багровый лепесток и белый
Шрифт:
— Должна признаться, извращенность ее представлений меня попросту потрясла.
— Еще бы, — бормочет Генри. — Предложение коварное и крайне распущенное.
— Нет-нет, потрясло меня не оно, а ее неприятие Медицины! В сознании этих людей царит совершенный кавардак: Бог и доктора плохи, а проституция хороша!
Генри сочувственно хмыкает. В его сознании кавардак обретает очертания телесные — груды извивающихся розовых женщин, прыгающих одна на другую, будто лягушки в пруду.
— Вам я тоже кажусь больной? — неожиданно спрашивает миссис Фокс.
— Вовсе
— Ну, как бы там ни было, я чувствую боль вот здесь, — говорит она, кладя ладонь на грудь, — при мысли о несчастных девушках, попавших в лапы той злой женщины, при попытках вообразить жестокое обращение, какое им, верно, приходится сносить.
Генри, изо всех сил старающийся не воображать обращение, которое приходится сносить несчастным девушкам, с облегчением обнаруживает, что по Юнион-стрит навстречу ему и миссис Фокс движется возможность сменить тему разговора.
— Посмотрите туда, миссис Фокс, — говорит он, — вам не кажется, что это наша знакомая?
По направлению к ним семенит коренастая, пухлая дама в пышном лиловом платье с черной отделкой. На шляпке ее попрыгивает вверх-вниз пук крашеных перьев, которых хватило бы на всю жизнь и не самой маленькой птице, парасоль дамы обладает пропорциями континентальными.
— Ваша, быть может, — отвечает миссис Фокс. — Я же, уверена, никогда ее прежде не видела.
(На самом деле, женщин к ним приближается две, однако служанка — существо незначащее и имени не заслуживает.)
— С добрым утром, леди Бриджлоу, — произносит Генри, едва они сближаются на приличное для обмена приветствиями расстояние. В ответ дама выпрастывает из черной муфты ладонь в лиловой перчатке и сдержанно помахивает ею.
— Доброго утра и вам, мистер Рэкхэм, — и она, слегка сощурясь, оглядывает миссис Фокс. — Не думаю, что я знакома с вашей спутницей.
— Позвольте представить вам миссис Эммелин Фокс.
— Enchant'ee, [40] — леди кивает, улыбается и, не останавливаясь, следует со своей горничной дальше, черные башмачки их постукивают по камням мостовой.
40
Очаровательно (франц.).
Генри, подождав, пока они покинут пределы слышимости, поворачивается к миссис Фокс, чтобы сказать сдавленным от негодования голосом:
— Вами погнушались.
— Не сомневаюсь, что переживу это, Генри. Не забывайте, я привыкла к тому, что перед моим носом захлопывают двери, к тому, что меня поносят дурными словами. И взгляните-ка: мы на углу Уильям-стрит. Как по-вашему, не знак ли это, посланный нам Провидением, желающим, чтобы мы свернули направо и навестили вашего брата?
Генри хмурится, ему всегда становится не по себе от вольных шуточек миссис Фокс, которые люди здравомысленные могли бы счесть богохульством.
— Полагаю, как раз из дома Уильяма леди Бриджлоу и возвращалась.
— Да уж, наверное, не из церкви, — замечает миссис Фокс. —
— Ну, они ведь соседи, в некотором смысле.
(Теперь он вспоминает — Уильям рассказывал ему об этой даме очень многое, как если б она чем-то сильно интересовала его.)
— Соседи? Но их разделяет не меньше дюжины домов.
— Да, но… — Генри старается припомнить последний разговор с братом. Что-то такое о самоубийстве, нет? Ах да:
— Уильям единственный, кто не винит эту леди за то, что муж ее покончил с собой.
— Покончил с собой?
— Да, — застрелился, сколько я знаю.
— Бедняжка. Разве не мог он просто развестись с ней?
— Миссис Фокс!
Песик, устроившийся у ворот, ведущих во владения Уильяма Рэкхэма, поднимает в надежде дворняжью голову, а затем начинает облизывать свои детородные органы, явно не сознавая, что подобным способом приязненного внимания ему заслужить не удастся.
— Не смотрите, миссис Фокс, — пропуская ее перед собою в калитку, просит Генри.
Эммелин оборачивается, однако видит лишь пса, с мольбой взирающего на нее задушевными карими глазками сквозь закрываемую перед его носом калитку. «Бедняжка», — думает миссис Фокс.
— Может быть, это собака Уильяма? — спрашивает она, вступая вместе с Генри на ведущую к дому дорожку.
— Уильям, насколько я знаю, домашних животных не держит.
— Он мог завести собаку и после того, как мы были у него в последний раз.
— Ну, не думаю, что он остановил бы свой выбор на дворняге.
Генри подходит к парадной двери брата (украшенной гирляндой витиеватых «Р» двери, которая могла бы принадлежать ему) и дергает за шнурок звонка. Шнурок еще продолжает покачиваться, а Генри уже понимает, сколь многое изменилось в доме со времени его последнего визита сюда, состоявшегося несколько недель назад, sans [41] миссис Фокс. Может быть, дело тут в том, как сверкают «Р», начищенные настолько, что латунь их обратилась едва ли не в золото. Может быть, в том, что дверь открывается не через минуты, а через секунды после звонка, или в том, как здоровается с гостями Летти — с таким пылом, точно ей сию минуту впрыснули сыворотку подобострастия. Вестибюль за ее спиной походит на парадную выставку — сверкание красок и ни единой пылинки.
41
Без (франц.).
— Прошу, прошу! — восклицает, весело взмахивая руками, стоящий на срединных ступенях ведущей наверх лестницы Уильям Рэкхэм. Генри едва узнает брата — на верхней губе и подбородке его пробилась темная курчавая поросль, голова острижена еще короче, отчего волосы кажутся прилипшими к ней. Костюм на нем не воскресный, но обычный, повседневный — минус сюртук, плюс доходящий до лодыжек халат с золотыми отворотами. Конечности же Уильяма выставляют всем на показ следующее: увеличительное стекло, сигару и престраннейшие двухцветные туфли. И все-таки, самая приметная новость — это его сияющая улыбка.