Багровый лепесток и белый
Шрифт:
Войдя в кабинет Уильяма Рэкхэма, доктор Керлью удостаивается приветствия вежливого, но лишенного какой-либо почтительности. Что и подтверждает в его сознании изменения, отмеченные им при последних четырех-пяти визитах в дом Рэкхэма и совершившиеся как с самим этим домом, так и с местом, которое доктор в нем занимает. Не стало больше бесед в покойных креслах, ему уже не предлагают сигар и не смотрят на него уважительно, снизу вверх. Сегодня доктор Керлью ощущает себя вызванным сюда в качестве фармацевта, а не выдающегося знатока душевных расстройств.
— Она спит, — сообщает доктор.
— Хорошо, — говорит Рэкхэм. — Вы простите мне, если мы не станем обсуждать подробности последнего рецидива жены. Если, конечно, это был рецидив.
— Как вам будет угодно.
«Вы также простите мне, — думает Уильям, — если я отошлю вас, не дожидаясь, когда вы снова попытаетесь внушить мне, что место Агнес в приюте для умалишенных. Я богат, и не существует ничего, с чем я не смог бы управиться здесь, в моем собственном доме. Если Агнес сойдет с ума и ей потребуются сиделки, я найму сиделок. Если в один прекрасный день она лишится разума настолько, что для обуздания ее понадобятся сильные санитары, я смогу позволить себе и их тоже. Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, доктор — а вам следует знать ваше место».
Уильям уведомляет доктора, что отныне тот станет приходить сюда не еженедельно, а ежемесячно, и передает его на попечение Летти. Керлью уходит, и Уильяму представляется, что он заметил на лице доктора отблеск унижения, — представляется напрасно, ибо в распоряжении людей, подобных доктору Керлью, имеется такое количество человеческих зеркал, дающих им отражения их значительности и ценности, что, увидев в одном зеркале отражение не особенно лестное, они просто поворачиваются к другому. Следующая пациентка доктора — это старуха, которая его боготворит; а в зеркало Рэкхэмов он снова заглянет в другой раз, при другом освещении. Агнес Рэкхэм обречена, ему нужно лишь дождаться своего часа.
Благополучно избавившись от Керлью, Уильям задумывается — не заглянуть ли ему к жене, не удостовериться ли, что она мирно спит, но решает не делать этого, ибо знает, как ненавистны Агнес появления мужа в ее спальне. Тем не менее, он мысленно желает ей всего наилучшего и даже создает в воображении образ ее безмятежного лица.
Странно однако ж — с тех пор, как он узнал Конфетку, его помышления об Агнес стали куда более нежными и снисходительными. Из тяжкого бремени она обратилась в своего рода испытание его сил. Подобно тому, как овладение тайнами «Парфюмерного дела Рэкхэмов», представлявшееся прежде мерзейшей из невозможностей, стало, благодаря Конфетке, увлекательным приключением, победа над недугами Агнес тоже может оказаться проверкой его могущества. Он знает, что любит и чем дорожит его женушка, — и дает ей этого столько, сколько она желает. Он знает, что ей не по сердцу, — и избавляет ее от самого худшего.
Невозмутимый и решительный, Уильям вновь обращается к подручному делу: к исчислению точных сумм, кои потребуются ему, чтобы избавить Конфетку от опасностей, которыми чреват нынешний ее приют.
Пока муж ее размышляет о деталях задуманного им предприятия, напитанная морфием Агнес Рэкхэм спит. Переоборудованный для Немощных железнодорожный вагон стоит в грезах Агнес, весь окутанный паром, ожидая ее. Вот она уже в нем, лежит в прелестной кроватке у окна и голова ее покоится на высоких подушках, уложенных так, чтобы ей можно было смотреть наружу. Начальник станции, постучав в окошко, справляется, всем ли она довольна, и Агнес отвечает: «Всем». Затем раздается свисток, и она отправляется в путь — к Обители Целительной Силы.
Две недели спустя мы застаем Уильяма Рэкхэма производящим окончательный осмотр дома, в котором он намеревается проводить, начиная с нынешнего вечера, столько времени, сколько позволит потратить на это его деловая жизнь. Последний из работников удалился, установив последний из предметов обстановки; теперь Уильям волен обозреть достигнутый результат и решить, действительно ли это элегантное жилище на Прайэри-Клоуз, Марилебон, стоило потраченного на него небольшого состояния.
Он задерживается в ведущем из прихожей коридоре, торопливо переставляет в хрустальной вазе красные розы, подрезая некоторые, дабы достичь совершенного их расположения. Такого внимания эстетическим тонкостям не уделял он с той поры, как был кембриджским щеголем. Конфетка пробудила в нем… Ну, говоря откровенно, пробудила в нем «все». Этот изысканный дом — самое подходящее для нее место: футляр, в котором будет храниться сокровище, коим она является.
Договор с миссис Кастауэй подписан. Старуха уступила ему, не противясь, — да и что могла она сделать? По сравнению с тем, что представлял он собой несколько месяцев назад, при подписании первого контракта, Уильям вырос десятикратно — она же, напротив, помельчала. При последнем его визите к ней старуха выглядела в мягком утреннем свете совсем не такой устрашающей, как в красных отблесках огня, пылавшего прежде в камине, — кричаще яркий наряд ее поблек и покрылся пылью, зримо кружившей в солнечных лучах. Уильям показал ей расписки лучших мебельщиков, мануфактурщиков, плиточников, стекольщиков и множества иных подряженных Джорджем Хантом, эсквайром, мастеров, равно как и банковский счет на имя мистера Ханта, поместившего на этот счет тысячу фунтов. (Разумеется, Уильям понимает, что может, если захочет, не ломать больше комедию, однако усилий она от него никаких не требует, так почему бы и не избавить себя от лишних хлопот? Ну, а банковский счет на имя Джорджа У. Ханта — что ж, если он, изучая систему налогообложения, ни в чем не запутался, счет этот может весьма и весьма ему пригодиться!).
Так или иначе, на миссис Кастауэй он произвел, по всему судя, впечатление очень внушительное и долго уговаривать ее разорвать старый контракт и передать Конфетку в единоличную его собственность не пришлось (пришлось, правда, расстаться с еще одной пачкой банкнот).
Сейчас, осматривая жилище на Прайэри-Клоуз, Уильям изгоняет из памяти ее жуткое, восковое, морщинистое лицо, убеждаясь, что уж здесь-то все в полном порядке — все безупречно и совершенно. Местоположение для его любовного гнездышка выбрано идеальное, да и обставлено оно идеально; созданный в нем интерьер представляет собой гармонический компромисс между мужским и женским вкусами. Уильям присаживается на каждый стул и в каждое chaise-longue, озирает убранство комнат под всеми возможными углами. Он открывает и закрывает все дверцы, окна, приподнимает все крышки и оглядывает полки всех буфетов, книжных шкапов и этажерок — да, ничто не заедает и не скрипит.
Ванная комната — вот что его заботит. Правильно ли поступил он, установив в ней оборудование, которое позволяет принимать горячие ванны? Уродливые трубы напоминают Уильяму громоздкую машину, работающую на одной из рэкхэмовских фабрик. Быть может, большая переносная лохань обрадовала бы Конфетку сильнее? Да, но ему хочется, чтобы Конфетка содержала себя в чистоте, а эти новые ванны «Ардент» оснащены по последнему слову техники. Инструкции по обращению с нагревательной колонкой несколько сложноваты, к тому же, существует риск взрыва, однако Конфетка — девушка умная и, уж верно, не позволит колонке отправить ее к праотцам. Да и новая конструкция «Ардент» безопаснее и надежнее всех остальных. «В будущем, — сказал продавец, — такая ванна появится у каждого». (Услышав это, Уильям почувствовал искушение преподать ему урок правильного ведения дела и едва не ответил: «Нет-нет-нет, говорить надо иначе: простые смертные так и будут омываться в преувеличенных размеров помойных ведрах, а это достанется лишь наиболее утонченным и удачливым людям».)
Он неторопливо проходит в спальню и в десятый уж раз осматривает кровать, ощупывает и потирает, сжимая их пальцами, простыни и покрывала, на миг откидывается на подушки, чтобы оглядеть с них развешанные по стенам гравюры (chinoiserie, [49] не порнографические), полюбоваться отсвечивающим под лампами рисунком обоев. Все это, смеет надеяться Уильям, заслужит ее одобрения.
Внешне дом ничем не примечателен; тождествен, в сущности, тем, что возвышаются по обеим сторонам от него. Дверь из прихожей открывается прямо на улицу, впрочем, сооруженное на крыльце подобие темного короба наполовину укрывает ее от взглядов любопытствующих соседей. Верхние жильцы отсутствуют, поскольку Уильям взял внаём оба этажа и решил, осторожности ради, оставить верхние комнаты пустыми (хоть и мог бы получить, сдавая их, кругленькую сумму!).
49
В китайском стиле (франц.).