Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики
Шрифт:
— Один из этих парней глядел на тебя.
— Я заметил.
— Ты знаешь почему?
— Он пытался припомнить, встречались ли мы.
— И что, встречались?
Я кивнул. — Да, почти там же, где с тобой, но раньше, когда я только выбрался из тюрьмы. Я ведь говорил, что уже был здесь.
Три четверти холла покрывал синий ковер, остаток занимал громадный бассейн с рядом двенадцатифутовых решеток, увенчанных пылающими жаровнями. Зеркальные стены на высоте трех этажей завершались куполом.
Кольца дыма клубились у причудливой решетки. Отражения на всех стенах дробились, гасли
Металлические створки лифта открылись. Проносясь мимо семидесяти пяти этажей, я испытывал какое-то странное чувство неподвижности.
Мы вышли в ландшафтный парк на крыше. Чуть слишком загорелый и чуть слишком светловолосый человек в абрикосовом спортивном костюме поверх свитера с высоким воротником спускался по скалам (искусственным) вдоль ручья (вода настоящая, течение принудительное), заросшего папоротниками (настоящими).
— Привет! Привет! — Пауза. — Я страшно рад, что вы в конце концов решили прийти! — Пауза. — Я уж думал, вы не соберетесь. — Многозначительные паузы должны были позволить Киту представить меня. По одежде Спиннел не мог судить, кто я — то ли неугомонный Нобелевский лауреат, с которым Киту довелось обедать, то ли подонок с манерами и моралью даже хуже тех, что мне и в самом деле случалось демонстрировать.
— Взять вашу куртку? — предложил Алексис. Значит, он не столько знал Кита, сколько хотел показать, что знает. Все же он сообразил по промелькнувшей на лице юноши чуть заметной холодности, что о своем предложении следует забыть.
Он кивнул мне, улыбнулся — что ему еще оставалось? — и мы направились к собравшимся.
Эдна Сайлем, чуть возвышаясь на прозрачной надувной подушке над сидевшими перед ней на траве людьми, спорила о политике; ладонями она обхватила бокал. Ее я узнал первой: потускневшее серебро волос, голос, как треснувшая бронза. Увешанные камнями и серебром морщинистые руки высовывались из манжет костюма мужского покроя, движениями подчеркивая силу сказанного. Я вновь посмотрел на Кита. Его окружали те, чьи имена и лица гарантируют популярность журналам и музыке, привлекают людей в театр (театральный обозреватель «Дельты», знаете ли!), затесался даже принстонский математик, выдвинувший кварковую теорию квазаров, — я читал о нем с полгода назад.
Из женщин мое внимание привлекла только одна: с третьего взгляда я узнал наиболее вероятного кандидата в президенты от неофашистов, сенатора Абофлавиа. Сложив руки, она внимательно следила за дискуссией и чрезвычайно восприимчивым молодым человеком с выпуклыми глазами (возможно, последним достижением в области контактных линз).
— Разве вы не чувствуете, миссис Сайлем, что…
— Делая такие прогнозы, вы должны помнить…
— Миссис Сайлем, я располагаю статисткой о…
— Вы должны помнить, — голос напрягся, понизился, и паузы между словами значили не меньше слов, они были размеренными, и в них звучал металл, — что если бы всё, буквально всё было известно, статистические оценки были бы не нужны. Теория вероятности есть математическое выражение нашего неведения, а не нашей мудрости. «Занятное продолжение лекции Мод», — думал я, и тут Эдна подняла глаза и воскликнула: — Смотрите-ка, Кит!
Все повернулись.
—
Эдна встала и вытянула руку над головами сидящих, будто готовила упор при игре в бильярд, — и ударила голосом, как кием: — Кит, тут со мной спорят люди, которые разбираются в деле куда хуже тебя. Ты-то на моей стороне, так…
— Миссис Сайлем, я не имел в виду… — донеслось с земли.
Тут ее руки чуть опустились, пальцы разжались, глаза и рот приоткрылись: — Да это вы! — это мне. — Дорогой мой, вот уж кого никак не ожидала здесь увидеть! Ведь прошло почти два года, правда? — Ай да Эдна: место, где она, Кит и я коротали долгий вечер за пивом, больше походило на тот злополучный бар, чем на Вершину Башни.
— Где вы пропадали?
— В основном на Марсе; я только сегодня вернулся. — До чего же забавно, когда говоришь такие вещи в таком месте.
— Кит… Вы оба… — (значит, она либо забыла мое имя, либо слишком хорошо помнит меня, чтобы им не злоупотреблять) — Давайте-ка сюда, помогите мне управиться с тем, чем потчует Алексис.
Пока мы подходили, я едва сдерживал улыбку: если она что-то помнит обо мне, она, конечно, вспомнила и мое амплуа, и это, должно быть, забавляет ее не меньше, чем меня.
Умиротворение разлилось по лицу Алексиса — он убедился, что я хоть что-то собой представляю, пусть и неизвестно, что именно.
Минуя Льюиса и Энн, Кит одарил Певцов одной из своих ослепительных улыбок. Они сдержанно улыбнулись в ответ, Льюис кивнул, Энн собралась было тронуть его руку, но не завершила движения, а общество наблюдало за церемонией обмена приветствиями.
Когда Алексис узнал, что мы хотим, и наполнил высокие бокалы с дробленым льдом, на дозаправку подошел пучеглазый джентльмен: «И что же, на ваш взгляд, миссис Сайлем, реально противостоит подобным политическим махинациям?»
Реджина Абофлавиа была в белом шелковом костюме. Ногти, губы и волосы одного тона, на груди булавка из кованой меди. Прямо зачаровывает меня наблюдение за теми, кто привык быть в своей команде центром нападения. Она прислушивалась, покручивая бокал.
— Им противостою я, — сказала Эдна. — Им противостоит Кит. Им противостоят Льюис и Энн. С нами в конечном счете и придется иметь дело.
И тут сквозь гул разговоров прорвался смех Кита. Мы обернулись.
Он сидел, поджав ноги, у ограды.
— Смотрите, — прошептал он.
Взгляды последовали за ним, а он смотрел на Льюиса и Энн. Она, высокая, светловолосая, и он, темноволосый, еще выше ее, стояли очень спокойно, чуть нервничая, с полузакрытыми глазами (Льюис немного приоткрыл губы).
— О, они готовятся! — прошептал кто-то из знатоков. Я глядел на Кита: еще на приходилось видеть Певца на выступлении других Певцов. Он сложил ступни, обхватил руками пальцы ног и пригнулся; вены на шее превратились в голубые реки. Верхняя пуговица куртки расстегнулась, над ключицей показались полосы двух шрамов, возможно заметных только мне.