Бахмутский шлях

Колосов Михаил Макарович

— Кому нужны чужие дети? Нет, буду сама воспитывать.

Сейчас за все время разговора мать ни разу не возразила бабушке решительно. Она почему-то молчала.

«Еще не хватало, чтобы мать вышла замуж. Попадется какой-нибудь, будет бить…» — думал он.

…Внезапно вспомнился отец. Давно это было, но Мишка ясно помнит отца. Вот он пришел с работы грязный, но веселый. Белые зубы сверкают, как у негра.

— Ну, Мишук, пляши: принес тебе, что просил.

— Опять гостинцы? — недовольно говорит мать. —

Балуешь ты его, сластеной будет.

Отец улыбается: «Ничего ты, мать, не понимаешь!» Смотрит на Мишку:

— Что молчишь?

— Гвозди? — неуверенно спрашивает он.

— Угадал!

И через некоторое время Мишка — пятилетний карапуз — сидит у отца на коленях и вколачивает маленькие гвозди прямо в крышку стола. Отец доволен, смеется, мать ругается: стол портит.

— Да ты погоди шуметь, посмотри, как он ловко бьет. Ну-ка, Мишук, покажи! Ты видишь, за два удара вгоняет гвоздь, и ни разу по пальцу не зацепил! Молодец! Подрастешь — соберу тебе весь инструмент, учись мастерить.

Вспоминается Мишке и другой случай. Делал он как-то ветряную мельницу, порезал палец, но мельница не получалась. Отец увидел, спросил, что он делает.

— Ветряк, — сказал Мишка.

Отец помог ему, и через несколько минут завертелся на ветру маленький ветрячок. А потом отец приделал к его хвосту приспособление, и ветряк сам поворачивался навстречу ветру…

Отец… Никогда Мишка не забудет его. И никто ему, конечно, не заменит родного отца, в этом Мишка уверен. Хотя и хранится у матери страшное извещение о гибели его на фронте, он все же ждет его: не верится, что отец не вернется…

Потом Мишка попытался представить себе нового отца и не смог. То он был похож на парикмахера из рассказа «Петька на даче» и то и дело кричал на Мишку: «Мальчик, воды!» — и поминутно грозил: «Вот погоди!», то он предстал перед ним в образе злого Беккера, который хочет сделать из Мишки «гуттаперчевого мальчика», выгибает ему назад плечи, выкручивает руки, давит между лопатками…

Бабушка и мать о чем-то тихо разговаривают, но он больше не прислушивается к ним, задумался о своем. Мерный шепот их убаюкивает Мишку, и он снова засыпает.

Глава четвертая

ЗАМОК-АВТОМАТ И СИМКА РЫЖИК

Время лечит. Заврачевало оно и эту Мишкину рану. Постепенно все забылось, мать успокоилась. После того случая Мишка присмирел, учиться стал прилежнее, хотя по-прежнему без желания. Теперь он больше занимался домашними делами, «по хозяйству». Мать довольна, бабушка, когда приходила, похваливала, и Мишке было приятно.

В выходной день он решил сделать на дверь приспособление, чтобы она могла сама запираться. Уж очень надоело ему вставать по утрам и закрывать ее за матерью, когда та уходила в дневную смену. «Сделать бы автомат!» — мечтал не раз Мишка и придумывал разные хитроумные изобретения. Но все они были не под силу ему. Теперь он, наконец, придумал: сделает на засове зазубрины, и мать сможет задвигать его снаружи крючком через отверстие в двери.

Мишка попросил у соседей молоток и зубило, вытащил засов — полуметровый плоский кусок железа, с трудом установил его ребром на рельс, приставил зубило и, хекнув, ударил. Засов со звоном упал, и его снова пришлось устанавливать. После второго удара случилось то же самое, и Мишка, сдвинув на затылок шапку, почесал лоб. Не хватало рук: в одной он держал молоток, в другой — зубило. А засов держать нечем.

— Да-а — сказал он, напряженно соображая, как ему приспособиться, — Так можно провозиться до морковкина дня. — И, ничего не придумав, крикнул: — Настя, иди подержи засов.

Настя выглянула в сенцы, спросила:

— Чего тебе?

— Оденься. Подержишь вот…

— Ну да! Делать мне нечего?

Это Мишку взорвало. С молотком и зубилом в руках он вошел в комнату. Увидев разъяренного брата, Настя подбежала к матери, ища защиты.

— Опять сцепились? — мать взглянула на Мишку.

Сдерживая себя, он как можно спокойнее объяснил:

— Пусть подержит задвижку, а то мне никак…

— Отстаньте вы от меня, — отмахнулась мать.

Мишка обиделся. Он бросил на пол молоток, зубило, закричал:

— Ну и не надо! Мне тоже не надо! Тогда не буди меня утром закрывать дверь, пусть лохматая сама встает. Я больше не буду вставать. Сказал, не буду — и не буду! — Он выскочил в сенцы.

— Иди помоги, что там у него… — сказала мать.

Настя молча оделась, подняла молоток и зубило, вышла к Мишке.

— Давай, что держать?

Тот взглянул на нее исподлобья, сунул ей в руки засов, буркнул:

— Держи… Ребром на рельсе.

Настя присела на корточки, взялась обеими руками за конец засова. Мишка размахнулся, ударил. Засов подпрыгнул и чуть не вырвался из хрупких Настиных рук. Она сморщилась от боли, но железо не выпустила.

— Держи крепче, что ты, как усохлыми руками держишь! — ворчал Мишка. — И не кривись тут.

— Да, «не кривись»… А если больно?

— Чего больно?

— Рукам больно. Железяка подскакивает, и рукам больно.

Мишка удивился, но поверил сестре, и уже мягче сказал:

— Крепче надо держать.

Настя с трудом переносила боль после каждого удара, лишь время от времени подавала робкие советы:

— Может, уже хватит? А то мне за хлебом идти надо.

Мишка не отвечал.

Но вот наконец он выпрямился, объявил.

— Теперь, пожалуй, хватит! Можешь идти.

С «автоматом» он возился долго. Лишь часа в три, совсем обессиленный, вошел в комнату, сел на табуретку.