Шрифт:
Сергей Владимирович Михалков
Балалайкин и К°
Пьеса в двух актах, восьми картинах.
По роману М.Е.Салтыкова-Щедрина
"Современная идиллия" (Петербургские сцены)
Издательство продолжает публикацию пьес известного советского поэта и драматурга, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, Государственных премий СССР и Государственной премии РСФСР им. К.С.Станиславского, заслуженного деятеля искусств РСФСР Сергея Владимировича Михалкова, начатую сборником его пьес для детей (Театр для детей. М., "Искусство", 1977).
В данном сборнике
...невозможно понять историю России
во второй половине XIX века
без помощи Щедрина...
М.Горький
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
РАССКАЗЧИК \ старинные приятели,
ГЛУМОВ / российские либералы из дворян.
ИВАН ТИМОФЕЕВИЧ - квартальный надзиратель.
БАЛАЛАЙКИН - адвокат.
ОЧИЩЕННЫЙ - бывший тапер в доме терпимости, впоследствии вольнонаемный редактор газеты "Краса Демидрона".
ПАРАМОНОВ - купец 1-й гильдии.
ФАИНУШКА - содержанка Парамонова.
РЕДЕДЯ - странствующий полководец, сожитель Фаинушки.
КШЕПШИЦЮЛЬСКИЙ - полицейский дипломат.
ПРУДЕНТОВ - письмоводитель.
МОЛОДКИН - брандмейстер.
ПЕРЕКУСИХИН-ПЕРВЫЙ \ тайные советники
ПЕРЕКУСИХИН-ВТОРОЙ / в отставке.
ПОЛИНА - дочка Ивана Тимофеевича.
ЮНОША - клиент Балалайкина.
ДАМЫ, ПОЛИЦЕЙСКИЕ, ЛЖЕСВИДЕТЕЛИ, ЛАКЕИ, ГОСТИ НА СВАДЬБЕ.
Действие происходит в г.Санкт-Петербурге в 70-е годы XIX века.
Премьера состоялась в октябре 1973 года в московском театре "Современник".
АКТ ПЕРВЫЙ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Рассказчик (на авансцене, в зал). Сегодня со мной произошло совершенно необычное, я бы добавил - невероятное происшествие... Прогуливаюсь я нынче по Невскому и встречаю - кого бы вы думали?
– Алексея Степановича Молчалина... Да, да, того самого... Он уж сильно постарел, хотя и преуспел на жизненном своем поприще... Так вот, встретились мы с ним, и говорит он мне... Такое говорит, что привел меня в состоянии неописуемое... И настолько после этой встречи я взволновался, что первой мыслью моей было поделиться всем услышанным с другом своим давним Глумовым. Я горел нетерпением сообщить об этом странном коллоквиуме, дабы общими силами сотворить по этому случаю совет, а затем, будет надобно, то и план действий начертать.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Освещается комната Глумова. Глумов сидит за столиком и
набивает папироски. Рассказчик в волнении вышагивает по
комнате, продолжая начатый разговор.
Рассказчик... Помилуйте, говорю я ему, Алексей Степанович. Ведь это уже, право, начинает походить на мистификацию! Как хотите, говорит Молчалин, рассуждайте, мистификация там или не мистификация, а мой совет таков погодить!
Глумов. Погодить?
Рассказчик. Погодить. Да что же, спрашиваю, вы хотите этим сказать? А он мне: русские вы, господа, а по-русски не понимаете. Погодить - это значит приноровиться, что ли, уметь вовремя помолчать, позабыть кой о чем, думать не о том, об чем обыкновенно думается, заниматься не тем, чем обыкновенно занимаетесь... Например?
– спрашиваю. Гуляйте, говорит, больше, в еду ударьтесь, папироски набивайте, письма к родным пишите, а вечером в картишки засядьте. Вот это и будет, значит, - погодить. Сделал мне ручкой и исчез!
Глумов. Вот чудак! Даже руку порядком не пожал?
Рассказчик. Не пожал... Вот так (показывает) ручкой сделал, повернулся и ушел.
Глумов. Что же он так? И не объяснил ничего толком?
Рассказчик. Некогда мне, говорит, объяснять. Эти вещи, говорит, сразу следует понимать. Я свое дело, говорит, сделал, вас предупредил, а последуете вы моему совету или не последуете, это уж вы сами... Извините, говорит, я просто так, по ходу действия, в департамент спешу. Ну как тебе нравится?
Глумов. Да... Чудак...
Пауза.
А он и ко мне заходил.
Рассказчик. Кто?
Глумов. Молчалин. И то же советовал. И тоже ручкой сделал. Живи, мол, как хочешь, думай что хочешь.
Рассказчик. Что же это с ним сделалось? Ведь мы же либералы... Что он нам доказать-то хочет?
Глумов. А что знакомство наше для него не ахти благостыня какая. Шел по ходу действия, забежал, предупредил - и... (Показывает ручкой.)
Рассказчик. И ничего не объяснил!
Глумов. А я, мол, посмотрю, дураки вы или умные... Если умные, сами до всего дойдете, а коли дураки...
Рассказчик. Это мы-то? Я понимаю, он нам добра желает, но объяснить-то все же следовало.
Глумов. Да, по правде говоря, и нет нужды в объяснении.
Рассказчик. Как так нет?
Глумов. Да вот нет и нет.
Пауза.
Я и без него до всего своим умом дошел.
Немая сцена.
Рассказчик. До чего дошел, Глумов?
Глумов (после небольшой паузы). Не Молчалин, а ты чудак! Сказано: погоди, - ну и годи, значит. Вот я себе сам, собственным движением, сказал: "Глумов! Нужно, брат, погодить!" Купил табаку, гильзы - и шабаш! Ем, сплю, гуляю, папироски набиваю, пасьянс раскладываю - и гожу! И не объясняюсь. И тебе не советую. Ибо всякое поползновение к объяснению есть противоположное тому, что на русском языке известно под словом "годить".
Рассказчик. Что ты говоришь, Глумов? Ты это или кто другой говорит мне эти слова? Ты что, забыл?
Глумов. Забыл.
Рассказчик. Забыл, как мы с тобой восторгались? Всем восторгались! И упразднением крепостного права! И введением земских учреждений! А светлые надежды наши, возбужденные опубликованием новых судебных уставов! А?
Глумов. Да, да, да, да... И ничего такого, что созидает, укрепляет, утверждает и наполняет трепетной радостью сердца всех истинно любящих отечество квартальных надзирателей...
Рассказчик. Хорошо. А торжество, вызванное открытием женских гимназий?.. Ведь нам казалось, что это и есть то самое, что созидает, укрепляет, утверждает! И вдруг - какой, с божьей помощью, переворот!
Глумов. Мало ли что казалось! Надо было вдаль смотреть!
Рассказчик. Но ведь тогда даже чины за это давали!
Глумов. Мало ли что давали!
Рассказчик. Помилуй! Да разве мы мало с тобой годили? В чем же другом вся наша жизнь прошла, как не в беспрерывном самопонуждении: погоди да погоди!