Баллада о Сандре Эс
Шрифт:
— Можно забрать поднос?
Не дождавшись ответа, я тянусь к столику, и тут она хватает меня за руку и крепко сжимает запястье.
— Забрать, значит, хочешь?.. — спрашивает она, вперив в меня взгляд, но через пару секунд отпускает руку и равнодушно произносит: — Конечно, забирай. Пожалуйста.
— Если вы закончили завтрак. А то я могу подождать.
— Неужели. Я думала, в этом заведении все ужасно спешат.
— Я не знаю. Я новенькая.
— Тогда тебе многому предстоит научиться.
И вдруг поднос оказывается на полу, а чай и сок стекают
Я наклоняюсь, чтобы собрать осколки. Она дергает мой кожаный ошейник:
— У тебя есть собака?
И она еще смеется, ведьма! Смех наглый, с хрипотцой. Побледнев от гнева, я поднимаю поднос.
— Ошейник-то для собаки?
Вырвав кожаную полоску у нее из рук, я быстро покидаю комнату. Ноги моей здесь больше не будет.
14. Глупые мечты метательницы кирпичей
В этом городе почти всегда туманно и серо. День идет за днем, и ни конца им, ни края. Я уж и забыла, как давно здесь живу. За окном — строительные леса и рабочие. Они молча смотрят на меня, я — на них. Кроме нас, во всем доме никого. Жалюзи я опускаю не всегда, даже после душа. Мне плевать.
София рассказала по телефону, что Себ уехал. Они случайно встретились на улице, он передавал привет. Сказал, что завтра едет в Арвидсъяр служить в егерских войсках. Если выдержит, конечно. Там все-таки одна из самых крутых военных школ Швеции (это я прочла в энциклопедии в кабинете Мари). Не все, наверное, доучиваются до конца. Хотя в Себе я не сомневаюсь.
Я сказала Софии, что и слышать о нем не хочу. Хотя вообще-то обрадовалась, когда она сказала, что у него был грустный вид. Я бы его утешила, приласкала… гладила бы маленький шрам на подбородке и большую рану на лбу… ох, как я тебя обнимала бы, Себ… между соснами и морем…
— Он все еще носит повязку, — сказала София. По ее голосу нельзя было понять, что она думает.
Да пусть хоть всю жизнь носит! Пока на лбу повязка, он меня не забудет.
Мой новый дом стоит недалеко от берега, и по ночам, лежа в постели, я думаю о Себе и вспоминаю ночь в палатке у моря. Вообще-то я совсем не хочу о нем думать, это бесполезно. Но все-таки. Все-таки если бы мы успели узнать друг друга получше… Тогда я не бросила бы тот кирпич. И ничего, если бы ты даже отправился на Северный полюс, мы все равно были бы вместе. Мы что-нибудь придумали бы. Ты находил бы возможность позвонить, ухитрялся бы всеми правдами и неправдами. Находил бы телефоны в пещерах и заброшенных избушках. Звонил бы в самые неожиданные моменты. Я видела такое в кино.
Мы замирали бы от счастья, услышав голос в телефонной трубке.
Мы знали бы, что каждый прожитый день приближает момент встречи.
А потом мы отправились бы в кругосветное путешествие на твоей красной «хонде», чтобы в конце концов найти место, которое стало бы только нашим. Морской берег, корявые корни сосен в песке. Но среди корней нашлось бы ровное место, чтобы поставить палатку.
После таких дурацких грез я всегда просыпаюсь злой. Быстро принимаю душ, натягиваю одежду, бегу в метро с такой скоростью, будто за мной гонятся. А гонятся за мной эти нелепые, глупые детские мечты.
Работа однообразная — знай себе приноси и уноси посуду, заправляй постели, переговариваясь со стариками. В комнату номер пять я не захожу, стараюсь держаться подальше от этой ведьмы Кляйн. А она уже четыре дня не встает с постели, хотя со здоровьем у нее все в порядке. Мари говорит, что Кляйн выражает протест. Протестует она против всего, а главным образом — против того, как с ней обошлась жизнь.
15. Кровать в комнате номер пять
Я подняла Юдит с постели и перетащила в кресло у окна. Пришлось немало побороться: мы обе запыхались, а она вдобавок расцарапала мне руки.
— Вы что, не понимаете, что я не могу сменить белье, пока вы не встали? — говорю я, потирая царапины.
— Тебе надо прививку от столбняка.
Она издевается! Вот нахалка. Повернувшись к ней спиной, я сдергиваю белье с постели. И почему мы должны стелить чистые простыни таким, как она? Может быть, если оставить ее зарастать грязью, она одумается?
Вдруг старухина фигура вырастает рядом со мной — я аж вздрагиваю от неожиданности! Она тянет простыню на себя, разглаживая морщинки на ткани.
— Так-то. Теперь гладко, — говорит она, уже снова сидя в кресле — надо же, какая шустрая. — Застилай, застилай!
— Да вы просто всех обманули, да? Вы можете жить одна и сама за собой ухаживать, так ведь? Сил у вас — хоть отбавляй!
— Ты скоро? У меня спина ноет в этом кресле.
Заправив постель, я ухожу. Пусть сама ложится, помощь ей не нужна. Других она обдурила, а меня — не выйдет.
16. Напряженные плечи
Я сердито гремлю тарелками и чашками, ставя их в посудомоечную машину, и вдруг чувствую дыхание у себя за спиной. Обернувшись, вижу Юдит Кляйн, которая протягивает мне тарелку. Онемев от удивления, я беру ее и ставлю в машину, а Юдит тем временем споласкивает еще одну и снова протягивает мне. Тарелку за тарелкой, чашку за чашкой. Молча.
— Ты могла бы зайти ко мне на минутку? Ну, когда доделаешь свои дела… Если у тебя есть… — Юдит Кляйн умолкает, вытирая худые руки о халат. Бледные руки с набухшими голубыми венами. Поворачивается и уходит.
Почему я боюсь войти к ней в комнату? Чего мне бояться? Что эта пенсионерка захватит меня в плен? Привяжет к батарее пояском от халата и станет избивать зубной щеткой?
Юдит сидит у открытого окна спиной ко мне.
— Наверное, я тебя обидела? — произносит она, не оборачиваясь и все же как будто точно зная, где я стою.
— Ничего, у меня по утрам тоже настроение никудышное, — отвечаю я.
— Мы тут всяких видали, — смеется Юдит. — Помоги мне надеть тапки.