Бальмонт
Шрифт:
Весьма показательно, что, вновь осмысляя тему творчества, Бальмонт в последней книге выделяет только два изначально близких ему имени — Пушкин и Фет.
Цикл «Памяти Пушкина», в который вошло четыре стихотворения («Как весело цветущее растенье…», «Ты слышишь в высоте паденье…», «Как иве хочется печали…», «Какою девой молодой…»), — это своего рода прощание поэта с Пушкиным и родиной:
Мне снится вечер на пруду… О, сторона моя родная! О, я опять хочу — быть — там!В смысле развития поэтом пушкинских мотивов интересно стихотворение «Лист Анчара» (три сонета), не вошедшее в цикл, но непосредственно предшествующее ему в «Светослужении».
Мотив «отравленности» звучит и в стихотворении «Как мы живем» с эпиграфом из Фета:
Мы так живем, что с нами вечно слава, Хмельная кровь, безумство, бред, И, может быть, в том жгучая отрава, Но слаще той отравы в мире нет.В целом «Светослужение» стало достойным итогом, поэтическим завещанием, в котором Бальмонт остался верен светлым «солнечным» началам своего мироощущения.
Эта книга, вышедшая в июле 1937 года, совпала с семидесятилетием Бальмонта, которое отмечалось в газетах русского зарубежья. «Последние новости» опубликовали статью Г. А. (Георгия Адамовича) «70-летие К. Д. Бальмонта», в которой его поэзия оценивалась с точки зрения того нового, что она внесла в литературу и в жизнь: «Люди, которые лишь в послевоенные годы начали жить, не поймут всего, что принес с собой Бальмонт головокружительного нового и почему иногда казалось, что действительно перед ним „все поэты предтечи“… <…> Была новизна тона, новизна настроений, буйный скачок от чеховской сумеречной меланхолии к радостному слиянию со всем безграничным миром, было живущее в каждой бальмонтовской строке утверждение о мире, который „должен быть оправдан весь, чтоб можно было жить!“. Бальмонт не писал стихов, Бальмонт пел песни, и ликующий голос его слушала вся Россия… <…> Нельзя забыть волны, которая как будто несла Бальмонта на своем гребне и обещала всей стране „весну“, по-разному каждым толкуемую». Юбилей Бальмонта отмечался и в Харбине, где прошел литературный вечер в честь поэта. Переписка Бальмонта с Обольяниновым оборвалась в январе 1938 года, когда поэт снова заболел. Ответное письмо к издателю написано уже Е. К. Цветковской.
Следует сказать, что в 1937 году, юбилейном для Бальмонта, широко отмечалось столетие со дня гибели русского национального гения А. С. Пушкина. Именно к этой дате Бальмонт создал цикл стихов «Памяти Пушкина», который до «Светослужения» был напечатан в однодневной газете «Пушкин», выпущенной в Париже к печально памятной дате. Весьма показательно, что последний этап творчества поэта прошел под знаком Пушкина.
С января 1937 года Бальмонт жил в городе Нуази-ле-Гран (департамент Сена и Уаза), расположенном недалеко от Парижа. О последнем, шестилетнем периоде его жизни известно очень мало. Сначала он поселился в Русском доме — своего рода общежитии для бедных русских эмигрантов, организованном матерью Марией (поэтессой Елизаветой Юрьевной Кузьминой-Караваевой), которая была известна благотворительной деятельностью, а во время фашистской оккупации Парижа стала активной участницей французского Сопротивления и погибла в газовой камере концлагеря Равенсбрюк.
Жил Бальмонт на весьма скромную «сербскую пенсию» и пожертвования. Так, грузинские рабочие завода «Пежо» собрали и послали больному поэту в сентябре 1938 года 415 франков, помня о нем как о переводчике Руставели. В 1939 году, узнав о тяжелом положении Бальмонта, Бунин в письме Г. Гребенщикову сетовал: «Не думайте, что в Европекому-нибудь нужны русские писатели. Никогоне печатают и не читают даже самые русские! И „старые“ писатели живут подачками (грошовыми), и „молодые“ несут всяческий черный труд (и тоже берут подаяния с благотворительных вечеринок!). Больному (душевно)
Жизнь в Русском доме Бальмонта удручала, к тому же здоровье его опять резко ухудшилось. Письма Елены Константиновны Цветковской Анне Николаевне Ивановой начиная с 28 января 1938 года вплоть до июля — своего рода бюллетень недугов поэта. «Состояние Бальмонта приводит меня в полное отчаяние, — жалуется Елена Цветковская Нюше 30 марта 1938 года. — Он исхудал невероятно. Почти ничего не ест».
Летом поэту стало несколько лучше. В сентябре он переехал в новое жилье неподалеку от Русского дома. 22 сентября Елена Цветковская сообщает Анне Николаевне, находящейся в больнице: «Гнездо наше очень мило». Это был двухэтажный домик в садике, наверху располагались хозяева, внизу, в двух небольших комнатах с кухней, — Бальмонты. В письме Елены Цветковской от 1 января 1939 года читаем: «Что до Поэта, то телесно он более или менее ничем не страдает… <…> Вчера он говорил, что очень бы ему хотелось узнать, живы ли Лариса, брат Александр и брат Аркадий и где они». Надо сказать, что братья Александр и Аркадий к этому времени уже ушли из жизни и были похоронены в Шуе. Братья Владимир и Михаил умерли во время Гражданской войны от сыпного тифа. Брат Дмитрий скончался в июне 1916 года в Москве и похоронен на Ваганьковском кладбище. Так что в живых к 1938 году никого из братьев не осталось. Лариса Гарелина умерла в феврале 1942 года в блокадном Ленинграде.
Бальмонт давно перестал мечтать о возвращении в Россию, но мысленно всегда оставался с нею, жил памятью о ней и близких ему людях. Вместе с тем Цветковская отмечала в письмах, что его угнетает ужас перед жизнью, а также неприязнь к миру и к себе. В письме от 16 октября 1938 года она передала такой разговор с Бальмонтом: «Сегодня я спросила его, что, если бы ему предложили за миллион, ну, написать, например, свое жизнеописание, стал ли он писать. Он сказал: „Увы, как ни сладостно было бы получить миллион, я думаю, что я даже 10 страниц не мог бы написать. Или написал бы вздор. Мой мозг погиб!“ Вот эта полная потеря веры в себя более всего терзает меня и его самого, конечно».
Это было последнее письмо Елены Цветковской Нюше — через несколько дней Анна Николаевна умерла от туберкулеза. По-видимому, самое последнее письмо, написанное Бальмонтом, было обращено именно к Анне Николаевне. 23 января 1938 года Бальмонт с грустью писал ей: «Анна, Мушка, Любовь, спасибо за ласковое письмо и за милую открытку от Кати, которую возвращаю. Ты — героиня, что легла в больницу. Но для меня потерялась моя последняя связь с внешним миром. Ты была моей радостью, усладой и защитой». В лице Нюши Бальмонт потерял самого нежного, самого преданного друга. Он и Елена Цветковская выезжали из своего городка на ее похороны.
Выезды из Нуази-ле-Гран были чрезвычайно редкими, только к врачам и только вместе с Еленой, которую он боялся потерять. Елена разрывалась на части, ухаживая за больным Бальмонтом и стараясь помочь дочери, у которой один за другим рождались дети, и ее семья также бедствовала.
Жизнь Бальмонтов с годами только ухудшалась, к тому же в нее ворвались такие грозные события, как Вторая мировая война и оккупация Франции. Известно, что Бальмонт с негодованием встретил нападение Германии на Польшу, а затем аннексию Чехословакии. С захватом Югославии перестала поступать «сербская пенсия». Не на что стало жить, приобретать топливо — осенью и зимой Бальмонты мерзли — повторялось то, что в свое время они пережили в Москве.
Беспомощного, больного русского поэта немцы не трогали. Он же их ненавидел за вероломное вторжение в Россию, боль за которую не утихала у него никогда.
Большей частью поэт жил замкнуто, в собственном мире, при обострении болезни его помещали в больницу. В периоды, когда болезнь «отпускала», он мог кое-что читать из оставшихся, нераспроданных книг. Чаще читала по его просьбе Елена Константиновна — книги и его собственные стихи. Она же иногда переписывалась с Иваном Шмелевым, Борисом Зайцевым и Верой Алексеевной, его женой. Известно, что Бальмонтам помогали Якимовы — Андрей Васильевич и Марина Николаевна, простые русские люди, ставшие в 1940 году их соседями.