Баловни судьбы

Блом Карл Арне

Действие повести происходит в 1976 году, но Рейнерт-рассказчик постоянно возвращается к туманному апрельскому вечеру 1975 года, когда им, как всегда, «не нужно было идти на работу. Не удалось нам никуда устроиться. Вот мы и слонялись без дела». Рейнерт подчеркивает, что многие их шалости и антиобщественные поступки непосредственно мотивированы тем, что им нечем было заняться, никто не обращал на них внимания, их угнетало чувство ненужности: «Ясно, что у человека начинают нервы шалить, если он день за днем болтается без дела». «Такое уж это было время — хуже не придумаешь: заняться нечем, болтаешься, как дерьмо в проруби, только и радости, что разделался с этой чертовой школой. Никому ты вроде не нужен» (курсив мой. — Г. А.). В таком положении обязательно требуется заявить о себе чем угодно, хотя бы и угоном машины.

Трагическая смерть друга заставила Рейнерта над многим

задуматься. Он искренне старается понять и объяснить своему воображаемому собеседнику, почему они с Калле были именно такими — легко шли на мелкие правонарушения, ходили вооруженные велосипедными цепями и ножами. К подобному времяпрепровождению их толкали безделье и неустроенность. Подростки пытались возместить бесцельность своего существования острыми ощущениями. Но самым страшным средством отупления служило телевидение. Рейнерт сам прочел в газете, что «в Соединенных Штатах подсчитали, что обычный мальчишка смотрит телик три часа в день. И им кажется, что это еще заниженная цифра. Значит, получается, что к семнадцати годам — это как мне сейчас — он уже ухлопал не меньше пятнадцати тысяч часов своей жизни на сидение перед ящиком. За это время он, по их подсчетам, стал свидетелем около десяти тысяч убийств. ... И все это толстосумы, они скупили время у телевизионных компаний, чтобы обучать молодежь убийству. Разные там пивовары, производители автомобилей, косметики, майонеза. Они высчитали, что чем больше убийств покажут по телику, тем больше автомобилей и майонеза купят телезрители. «Убийство повышает товарооборот» — так это у них называется. Мне всегда ужасно нравились всякие хитрые словосочетания. Можешь думать об этих пузатых, что хочешь, но свое дело они туго понимают».

Отупляя и оглупляя зрителя, телевизор разрушает семью. Устав от тяжелой работы на Бойне, мать героя готова до одури смотреть телевизор, она не может заниматься воспитанием сына. А он весьма болезненно воспринимает ее «телеманию»: «Кто хочешь разозлится, если на него всегда ноль внимания».

Однако ни телевизор, ни оглушающая музыка, ни молодежные клубы, ни сладковатый дымок «травки» — ничто не помогает избавиться от самого страшного для человека чувства — от сознания своей ненужности. Маловероятно, чтобы работа на Бойне давала большое моральное удовлетворение. Но, когда Рейнерт начинает ощущать, что может приносить хоть какую-то пользу, тон его рассказа меняется, светлеет, становится бодрее. Быть может, потому, что на Бойне он впервые испытывает чувство классовой солидарности. Старый рабочий Риан говорит: «Мы тут привыкли стоять друг за друга». Рейнерт своим, чисто эмпирическим путем приходит к пониманию противоречивости характера труда в капиталистическом обществе: он гордится умелыми руками матери, и в то же время ему «жутко смотреть», «как быстро они движутся, словно это уже и не руки, а часть машины». Необходимость труда и его механистическая бесчеловечность как бы сливаются для героя в материнских руках. На собственном опыте познает Рейнерт лживую заботу норвежской «демократии» о молодежи. К примеру, пиво в магазине юноша может купить, лишь предъявив свидетельство о рождении, — так оберегают несовершеннолетних. Однако вся пропагандистская машина общества нацелена на то, чтобы развратить молодежь несбыточными мечтами о «настоящем» богатстве, которое можно заполучить в обществе «равных возможностей». Пример сельской девочки Май-Бритт, приехавшей в город с надеждой на «сладкую жизнь», а ставшей заядлой наркоманкой, по-настоящему трагичен и страшен. Потребовалось совсем немного времени, чтобы Рейнерт взглянул на власть имущих злым и трезвым взглядом: «Стортинг освещен желтоватыми прожекторами, там сейчас наверняка идет ночное совещание, на котором стряпается очередной хитрый проект, как бы всех мелких землевладельцев из Удала и других норвежских долин загнать, как кроликов в клетки, на нефтяные платформы в Северном море, или на механические верфи Рафнеса, или в многоэтажки Линнерюда, потому что властям так выгоднее, а что там ждет крестьянских дочек с их мягкими, гибкими телами и головами, забитыми чушью из развлекательных журналов, — на это властям плевать».

Через всю книгу проходит лейтмотив жестокой борьбы «мы» и «они». Только кто такие «они», и сам Рейнерт, и его друзья понимают весьма смутно. «Они» — те, кто хорошо одет, кто не позволяет петь в школе отличную вьетнамскую песню, кто вооружен мокрыми полотенцами, дубинками и пистолетами, кто считает молодежь «нежелательными элементами», кто ведет против рабочей молодежи необъявленную войну. Для Рейнерта «они» — прежде всего полицейские и, конечно же, тот, кто хладнокровно застрелил Калле. Прав школьный товарищ Рейнерта, рассудительный Эудун, говорящий, что этот полицейский — «самый обыкновенный мужик». Эудун верно советует Рейнерту искать настоящих виновников гибели Калле «выше», «среди тех, кто всем заправляет».

В финале повести Рейнерту снится сон, как бы содержащий обещание, что он сумеет найти правильный

путь в жизни: «Это неправда, будто я ни черта не смыслю в забастовках. Конечно, смыслю, и не меньше, чем ты: надо стоять друг за друга — всем за одного, одному за всех. Я так это понимаю. В одиночку ты нуль, со всеми вместе — сила. ... Как иногда говорит старый морщинистый Риан с блестящим черепом и изуродованной рукой.

— Когда-нибудь, — говорит он, — слова им больше уже не помогут. Не знаю когда. Но когда-нибудь нам придется столкнуться не на жизнь, а на смерть, иначе они не поймут, что мы им говорим».

Этот во многом реальный «боевой» сон словно вбирает в себя опыт борьбы прошлых поколений и предвещает новые, победные битвы поколению, к которому принадлежат Эудун, Рейнерт и многие другие.

Обретение личностью нравственного, социального и в конце концов классового самосознания в бесчеловечном мире — вот главная проблема, занимающая всех трех авторов сборника, и важно, что каждый из писателей видит эту возможность только в единении человека с другими людьми, в преодолении одиночества.

Многозначительно звучат слова песни, которую слушают в молодежном клубе Рейнерт и другие ребята:

Ничто не придет само собой.

В одиночку ты легок, словно пушок.

Но вместе мы весим много тонн.

Немного помощи —

и дело пойдет.

Ничто не придет само собой.

А ведь и правда — ничто не придет само собой. Будущее молодежи Скандинавии в ее трудовых руках...

Г. Анджапаридзе

Марта Кристенсен

КАКИМ ТЫ ИМ НУЖЕН

Martha Christensen

SOM DE VIL HA’ DIG

Перевод с датского А. Сергеева и А. Чеканского

1

Погода стояла хорошая, поэтому он накрыл на террасе, где они обычно завтракали летом, в теплые дни. Приготовил кофе, одел дочку и съездил с ней за булочками. Когда до ухода осталось всего полчаса, он позвал Уллу.

Утро было теплым и ясным, и в этом не было ничего необычного, кроме, пожалуй, того, что как раз таким оно и было — теплым и ясным. Он даже не подозревал, что это утро запомнится ему как последнее, когда все еще шло своим чередом.

Начинался первый рабочий день после отпуска, приятные воспоминания о котором он бережно хранил в себе, словно некий дорогой запас. Запахи моря, водорослей и деревянного дома еще жили в нем. Он намазывал маслом хлеб, наливал молоко Лене и улыбался Улле, с нежностью глядя на ее сдвинутую набок косынку, одну из всегдашних косынок, которые она завязывала на затылке, пряча уголки под узел. И все время перед его глазами отчетливо возникали знакомые картины — рассветы и закаты, дни и ночи, проведенные в снятом на лето домике.

Дни, словно залитые солнцем, и дни дождливые, когда казалось, будто находишься в каком-то случайном, необязательном месте, устало и с мягкой грустью вглядываешься в однообразные струи дождя на стекле и прислушиваешься к тихому лепету малышки, занятой своими игрушками. Потом вдруг Улла решительно объявляла, что сегодня они пообедают раньше, и к обеду будет водка, пиво и все такое, и после пойдут прогуляться, а ее мать присмотрит за дочуркой.

Отпуск удался на славу, несмотря на то что мать Уллы большую часть времени провела с ними. И теперь он по-детски радостно предвкушал, как будет работать с кинопленкой, которую только что принес почтальон. Ему не терпелось сперва просмотреть отснятое, а потом начать аккуратно резать и склеивать пленку и придумывать текст. «Лето, когда Лене исполнилось два года» — так можно назвать этот фильм. Или просто «Лето». А может, посчастливиться придумать что-нибудь пооригинальнее. Как бы то ни было, он с удовольствием думал о предстоящем вечере, который собирался целиком посвятить своему фильму. Впрочем, дежурить ему только завтра после обеда, поэтому, если дело пойдет на лад, можно позволить себе захватить и кусочек ночи. Это был не первый его фильм, но на сей раз он не пожалел денег: купил и отснял так много пленки, что мог отобрать самое лучшее и вволю поэкспериментировать.