Банан – это всего лишь банан
Шрифт:
– И тебе не хворать! – коротко, предупреждая какую-нибудь язвительность со стороны Нильса, буркнул он и смиренно приготовился выслушивать, какая «узенькая, горяченькая, грудь, стесняшка» и пр.
На удивление, Нильс был немногословен. И слова в адрес Лины кардинально отличались от всего, что приходилось выслушивать Глебу за время их долгой дружбы.
– Глебка, уволь-ка свою секретаршу, у меня есть планы платить ей больше, -Демов поразился, насколько этот енот-потаскун отзеркалил его мысли.
–Ага, я только нашел что-то стоящее, а он – «Уволь!» Ищи дурака! – огрызнулся он для проформы.
– Так сделай сам, и дурака искать не придется! – из трубки, наконец, раздался жизнерадостный хохот, подтвердивший, что друга не подменили инопланетяне.
– Ага, а потом наиграешься и на помойку?! Ты же ее до пенсии содержать не будешь? Девчонке нужна работа, – безапелляционно заявил Глеб.
– А ты, часом не в Министерстве труда на побегушках? – Нильс, уже конкретно обозначивая цель, готов был с ножом к горлу пристать к другу.
– К тому же, если она пройдет проверку, я ее точно не уволю, будешь приходящим папиком. А если нет, так сам уволю.
Препираясь без особого энтузиазма, никто из них не озвучил, что схлопотал весьма болезненный щелчок по носу самолюбия.
Нильсу, как картежнику – козырь, нужно было как можно больше информации. Его завоевательные планы теперь предполагали полномасштабные действия. Разыгравшаяся фантазия, рисовала, как он учит плохому эту интеллигентную скромную девочку, ее потупленный, смущенный взгляд, ее стыдливый румянец. А его руки – наглые и жадные изучают ее манящее тело. Эти эротические картинки взрывали мозг, отдавались в паху и будоражили кровь.
Глеб не хотел признаться, что Лина тоже непрошенно поселилась в его мыслях.
Как два лося в период гона, они готовы были схлестнуться рогами, меряться хвостами, обнажить клыки – словом, всячески показывать свои права на эту молоденькую самочку. И если бы общение проходило не по телефону, то наверняка, перепалка бы носила более язвительный характер.
Глеб все еще и для Нильса, и для себя прикрывал свой интерес, как плащом-невидимкой, разглагольствованиями о работе. И чтобы раз и навсегда решить этот вопрос, пообещал Нильсу разобраться в ближайшее время. И дать свой ответ.
Он вызвал Лину, надев предварительно свою самую непроницаемую маску, за которой посетитель мог сколько угодно пытаться разгадать эмоции.
Крутанувшись в кресле, он развернулся к шкафам и тем самым молча дал понять, что речь пойдет именно о них.
На лицо он маску, конечно, напялил, но совсем забыл про язык жестов. Он барственно откинулся на спинку кресла, вытянув ноги и расставив их, непроизвольно привлекая внимание к тому, что между ними. Поза подавляющая, поза самца, уверенного в себе. (Ведь неудачники робко прячут свое хозяйство). И поэтому девушка была явно смущена его видом.
Не глядя на нее, он тыкал пальцами в шкафы.
– Ты единственный человек, который будет иметь доступ в мой кабинет. Я в ближайшее время буду мотаться, вдруг позвоню и понадобится что-то, откроешь – договора, платежки. Запоминай. Возле окна мелочовка всякая – сувенирная продукция, подарки – это всякая хрень. Левый от двери – по банкам, средний по логистике, правый по типографии. Эти закрыты. Единственное – в среднем шкафу вторая сверху дверца не закрыта, там замок сломан. Туда ни при каких обстоятельствах не засовываешь нос. Это приказ. Я понятно излагаю свои мысли?
– В общем да, но, если дверца не закрывается, давайте я мастера вызову, – думая, что нашла оптимальное решение, вопросительно уставилась Лина на шефа. Маска оттаяла, и его лицо приняло угрожающее выражение.
– Зачем я буду тратить деньги на замок, если кроме тебя туда никто не будет входить? Уборщица только в моем или твоем присутствии. Или ты не гарантируешь свою честность? Тогда нам сразу не о чем разговаривать. Мне нужен человек, которому я могу доверить все, – произнося эту пафосную речь, он поймал себя на двусмысленности. Отгоняя эту мысль, он все равно временами задумывался о сомнительной прелести холостяцкой жизни. И он хотел иметь человека, к которому не страшно повернуться спиной, который не предаст и не продаст, не бросит в трудную минуту. И еще ему хотелось кого-то защищать, оберегать. Кого-то, с такими тонкими, как у Лины, музыкальными пальчиками, которые можно нежно перебирать, лаская, кого-то с такой изящной кистью, которую хотелось бы согреть губами. Испугавшись, что его слюняво-розовые мысли отпечатаются на лице, он быстренько нахмурился. И видя, что девушка покраснела, опять включил Демона.
– Ты покраснела, потому что собиралась там рыться?
От возмущения Лина стала совсем похожа на помидор. В ее глазах словно скрестили шпаги молнии гнева и детской обиды. Две бессонные ночи, неустроенность, безденежье сильно поколебали ее уверенность в собственных силах. И эмоции не нужно было долго просить, чтоб они вырвались на волю.
– Я не умею врать, к сожалению. И если вы считаете это профнепригодностью, – она хотела гордо вернуть его же слова «Тогда нам не о чем разговаривать», но вовремя опомнилась – предупреждающая красная кнопка вспыхнула перед глазами. И одна эмоция перехлестнулась с другой. Теперь она уже скривила носик, приготовившись захлюпать. Ведь она даже аванс не отработала – и на улицу ей никак нельзя.
Поэтому дрожащим голосом, от обиды сжав руки в кулачки, она перестроила свой ответ:
– Может, на детекторе лжи меня проверите и больше не будем возвращаться к этому вопросу? Мне нужна работа, иначе, – «Господи, что я опять несу? Какой опять на фиг "иначе»?
Как это только храбрость не думает о ее пустых карманах? Откуда берется? И девушка виновато потупила взгляд.
– Глеб, простите, это непрофессионально показывать свои эмоции, я исправлюсь. Вы задаете вопрос – я отвечаю. Я считаю низким рыться в чужих вещах и совать свой нос, куда не надо. Я могу идти?
Ошеломленный не меньше Лины, Глеб молча кивнул. Лина вышла, оставив шефа в полном раздрае. Во-первых, если он так помешан на честности, почему и, правда, не включить в условия приема на работу пункт о проверке на полиграфе? Да тут автоматически – кто знает за собой грешок – не пойдут. Ай да Лина! Ай да девочка! Одной фразой разрешила то, чему он два года не может ладу дать. Умница, да еще и красавица! И такая ранимая и трогательная.
И против его воли, что-то мягкое и пушистое, обняло его засухаренную душу теплыми лапками. И она впервые не захотела вырываться из этих объятий.