Банда из Лейпцига. История одного сопротивления
Шрифт:
От этого выговора мне стало неловко.
– Извини, – сказал я.
Генрих послал ей воздушный поцелуй. Мы подсели к остальным. На завтрак имелся хлеб с вареньем, это я принес, и потрясающая намазка под названием «Фальшивый паштет от Эдгара».
– Пришлось попотеть, чтобы выцыганить у мамы побольше картошки, – сказал он. – А так делается очень просто. Вся хитрость – в майоране, его нужно много напихать.
– Нет, правда, очень вкусно, – похвалил я, отрываясь от бутерброда.
– Можно разок и фальшивым паштетом пробавиться для разнообразия, – сказал Пит.
Генрих прожевал откусанный хлеб.
– Кончай, Пит, эту песню, – сказал он, когда у него наконец освободился рот. –
Пит промолчал. Я тоже. Мне было приятно, что нашелся кто-то, кто укротил Пита, так и норовившего меня слегка унизить и поддеть. Но, с другой стороны, я и сам за себя мог постоять. Мне не хотелось выглядеть в глазах других слабаком, который нуждается в защите. Особенно в глазах девочек.
После завтрака стало совсем уже жарко. Все по очереди потянулись за кусты и выходили оттуда готовые к купанию, даже Жозефина. Ее костюм в сине-белую полоску казался нарисованным прямо на теле. Руки и ноги, выглядывавшие из костюма, были белыми, и мне казалось, что ничего более мягкого не существует в природе. Тоненькие, почти невидимые серебряные волоски, какие бывают у крошечных гусениц, поблескивали на солнце. Волнующие округлости прорисовывались под тканью. Мне нужно было срочно охладиться, но в ее глазах не было ни тени прохлады.
Мы купались. Дурачились. Потом вылезли из воды. Постепенно разговоры умолкли. Мы дремали. В какой-то момент кто-то захрапел. И если бы к нам не явились незваные гости, я уверен, мы бы провалялись так до самого вечера.
Первой их заметила Хильма. Какое-то время она смотрела, наморщив лоб, на другой берег озера. Я следил за ней сквозь прищуренные глаза, но мне было лень поднять голову. Потом любопытство все-таки взяло верх. Почти в ту же минуту она сказала:
– Погляди-ка. Вон там.
На противоположном берегу, под ивой, какие-то парни ставили палатку. Они были в коротких штанах, может быть, даже в таких же кожаных, как у нас, в белых рубашках и белых носках. Не похоже было, что это гитлерюгендовцы, но впечатление могло быть обманчивым. Белые рубашки носили и члены молодежных государственных организаций в походах или по воскресеньям. Но они никогда не носили штаны на лямках с перемычиной на груди, какие были у неведомых пришельцев.
Мы следили за ними из камышей, как индейцы, вернее, как неловкие индейцы. Один из мальчиков повернул голову. У него были большие глаза, и он напоминал теперь косулю, почуявшую опасность. Мы пригнулись, и я не смог сдержать смеха. Парень точно нас заметил.
– Черт побери! – сказала Хильма. – Кто пойдет сходит к ним?
– Может, ты сходишь? – обратился Генрих к Жозефине. – В твоем наряде… Посмотрим, как они отреагируют.
Жозефина бросила в его сторону раздраженный взгляд и выдохнула – как будто шина спустилась.
– Я пойду, – сказал Рихард. – Мне кажется, я одного из них знаю.
Недолго думая, он вышел из нашего укрытия и прямиком направился к незнакомцам. Будет драка, решил я и на всякий случай принялся разминать запястья. Все затаили дыхание.
Парни на том берегу тем временем управились с палаткой; один из них проверил напоследок, хорошо ли держатся все колышки. Почти одновременно они увидели приближающегося Рихарда и быстро сгруппировались. Рихард остановился, не доходя до них нескольких метров. До нас долетал его голос, но слов было не разобрать. Я увидел, что один из парней покачал головой.
Секунды тянулись как вечность. Казалось, картинка застыла. И тут один из парней выступил вперед. Его боксерский нос лепешкой, казалось, занимал всё лицо. Парень сделал навстречу Рихарду несколько шагов – два, три, четыре, и я уже изготовился рвануть Рихарду на помощь, но тут они обнялись, и замелькали руки, пошли пожатия, похлопывания по плечам.
– Вот, ребята, – сказал он в радостном возбуждении, какого я у него никогда не видел. – Это Макс Маслофф из Линденау [28] . – Рихард дружески ткнул «боксера» в грудь. – Мы с ним знакомы со времен «Красных соколов» [29] . Не виделись уже сто лет!
– С тех пор как «Красных соколов» запретили! – уточнил Макс. Голос у него был на удивление звонким, что никак не вязалось с его грубоватым обликом. Мы все представились и пригласили Макса с друзьями к нам, в нашу дубовую «пещеру». Макс предложил отметить знакомство можжевеловым шнапсом.
28
Линденау – район Лейпцига.
29
«Красные соколы» – юношеская организация, близкая по своему духу к социалистическому движению, была основана в 1925 г. в Австрии и получила затем распространение в Германии; менее политизированная, чем остальные молодежные союзы этого времени, организация занималась преимущественно устройством отдыха для детей рабочих; в 1934-1945 гг. была запрещена, после Второй мировой войны возобновила свою деятельность.
– Шикарный напиток, – сказал я. – Откуда такая роскошь?
Макс рассмеялся и неопределенно махнул рукой.
– Добыли, – ответил он.
Как они его там добыли, никто уточнять не стал. Вряд ли купили.
Мы пили. Мы болтали. Макс и его друзья, как выяснилось почти сразу, были своими. Они рассказали, что у них в Линденау сложилась похожая группа. Так же как и мы, они собирались где-нибудь на улице, то и дело схлестывались с гитлерюгендовцами, которые были мастера на всякие провокации, все было знакомо. Правда, до сих пор я считал, что мы одни такие в городе. Я сидел, прислонившись к дубу, с можжевеловкой в руках. Надо мной шумела листва. А в голове у меня тоже шумело – от переполнявшего меня чувства сопричастности большому общему делу.
10
Мне понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, где я нахожусь. Какая-то мелкая нечисть со всей силы разлепила мне глаза. Перед собой я видел одну сплошную зелень с узорчатыми прорезями. Медленно-медленно до меня дошло, что я, похоже, ночью так и не сумел добраться до «коты» и что шум у меня в голове есть не что иное, как то самое похмелье, о котором я слышал от взрослых.
Я закрыл глаза. Пестрые круги пустились в пляс. Боль и головокружение никуда не делись, а только усилились. Я снова открыл глаза. Где-то рядом зашуршала бумага. Я поднялся. Ощущение было такое, будто меня сунули в бочку с тягучим медом и заставили шевелиться. Передо мной сидела Хильма. Она склонилась над картой и сосредоточенно разглядывала ее, покусывая нижнюю губу.
– Привет, – сказал я, не способный на большее, и снова опустился на землю.
– Выспался? – с улыбкой спросила Хильма и протянула мне стакан воды.
Я выпил. Половина разлилась по физиономии двумя ручейками, разбежавшимися к правому и левому уху.
– А я как раз прокладываю нам маршруты, – сказала Хильма. – Можно ехать по-разному, через Тауху или Кляйнпёзну, например. Правда, это будет порядочный крюк и в том и в другом случае. Километров пятнадцать лишних набежит. Так что часа два дополнительных нужно будет набросить на обратную дорогу и выехать, соответственно, пораньше, а не к вечеру. Хотя не знаю, доберемся ли мы дотуда вообще. Глядя на вас, очень сомневаюсь.