Банда из Лейпцига. История одного сопротивления
Шрифт:
Хильма с Эдгаром выбрались из воды, мокрые как губки, хоть отжимай. Посторонние слушатели мне были не нужны, и я закруглил разговор.
– Ну вот и все, – сказал я. – Вот так я, наверное, и запомнился Паулю. Как я стою и ничего не делаю. Полным идиотом.
Жозефина достала из пачки новую сигарету, зажгла ее и протянула мне. Получился такой поцелуй. Мое сердце распирало от волнения, как распирает от воздуха какой-нибудь цеппелин. Мы сидели и курили.
– Все в порядке? – спросила Хильма.
«Да не совсем, – подумал я. – Хотя, с другой стороны, очень даже в порядке».
Я кивнул. Жозефина промолчала, слившись со светом ночи.
Ясное ночное небо не принесло прохлады. Предложение Хильмы развести костер
– Молодежная встреча коммунистов в Лейпциге в 1930 году! – сказал он. – Вы себе не представляете, что там творилось! В то время как все вокруг праздновали день рождения Гитлера, мы чествовали своих героев на Аугустусплац. Эрнста Тельмана [26] , ну и других, сами знаете. Я, тогда еще совсем мелкий, сидел на плечах у отца. Впереди нас, позади, вокруг – толпы! Десятки тысяч! Вся площадь, все боковые улицы, всё было забито! Никогда я не видел такого количества народу в одном месте. – Эдгар расставил руки, будто пытаясь объять необъятное. Голос его звучал возбужденно. – А потом у Нового театра выставили красные флаги. Полиция ринулась на площадь и прямиком к отряду ротфронтовцев [27] , державших оборону при флагах. Ротфронтовцы уже тогда были запрещены. Сутолока началась несусветная, как в разворошенном муравейнике. Сумасшедший дом! Я сидел торчком у отца на плечах и докладывал со своего наблюдательного пункта обстановку, хотя разобраться в происходящем было практически невозможно. – Эдгар устремил взгляд вдаль, и я живо представил себе его десятилетним мальчишкой. – Ну вот. И тут раздались выстрелы. И крики, крики, творилось что-то невообразимое. Весь город перебаламутило. Мы как-то сумели выбраться из этой заварухи. Потом выяснилось, что были убитые. Два парня из Берлина и, как говорили, несколько полицейских, из тех, что открыли огонь. После этого мой отец стал осторожнее. Коммунистические марши окончательно запретили.
26
Эрнст Тельман (1886-1944) – глава немецкого коммунистического движения; последние одиннадцать лет жизни, с момента прихода Гитлера к власти в 1933 г. до расстрела, провел в заключении.
27
Ротфронт – обиходное название Союза красных фронтовиков, немецкой коммунистической боевой организации, действовавшей с 1924 г.; в мае 1929 г., после устроенных ею демонстраций и беспорядков, она была запрещена и действовала нелегально до полного ее разгрома в 1933 г.
Я вспомнил наше приключение по дороге сюда.
– По поводу осторожности, – сказал я, когда Эдгар закончил. – Чем нам грозит сегодняшнее знакомство? Я имею в виду стычку с гитлерюгендовцами.
Генрих широко и сладко зевнул.
– Да ничего такого особенного не было, – сказал он. – Ну донесут куда следует, ясное дело. Но вряд ли они вышлют за нами отряд кавалерии, чтобы прочесывать здешние леса.
– Вообще-то Харро прав, – сказала Хильма. – Надо быть начеку. А главное, надо будет в воскресенье ехать другой дорогой. И, может быть, даже разделиться. – Она поднялась и тоже зевнула. – Мой брат раньше всегда имел при себе в таких случаях объяснительную записку. «Конрад Вайсгербер отпущен на выходные в Вурцен навестить тетю», что-то в таком духе. Все проверки проходил на ура. Нам тоже надо будет такими запастись. У меня дневник с собой, так что бумаги на всех хватит. А кое-кто проследит, чтобы ошибок не было. – Она хлопнула меня по плечу и ухмыльнулась. – Ну все, я пошла на боковую.
Жозефина последовала за ней. Вскоре и мы, мальчики, отправились спать. Последние лягушки в камышах, сопровождавшие громким кваканьем наши разговоры, умолкли. Стояла почти полная тишина. Я заснул в несколько секунд, но отдохнуть как следует мне не удалось. Меня бросало из одного сна в другой, я то ворочался в полудреме, то просыпался, то снова засыпал. Утро уже приветливо заглядывало в отверстие палатки сверху, а у меня в голове все маячило лицо того гитлерюгендовца, похожее на морду дога. Он стоял посреди дороги. Походный нож, зажатый в руке, чиркнул по горлу. Открылась зияющая рана, но крови было не видно.
9
Было жарко. Наша «кота» стояла в тени, но солнце все равно пробивалось сквозь ветви, к тому же нас было пятеро на малом пространстве. Я огляделся и понял, что нас стало меньше. Место, где спал Генрих, устроившийся просто на одеяле, теперь пустовало. Я отер пот со лба краешком спального мешка и выкарабкался из него. Потом вылез наружу.
Запах летнего утра и воды быстро наполнил легкие, изгнав оттуда затхлый воздух «коты». Легкий ветерок трепал листья на ветках дубов, тихонько махавших мне с высоты. На небе передвигались небольшие облака, быстро менявшие свои очертания. У девочек в палатке было тихо. Генрих куда-то подевался.
Без всякой цели я прошелся немного по берегу озера. Два лебедя плавали на середине, они смотрели на меня, склонив головы вбок, будто спрашивали, что я тут делаю. Я только пожал плечами и поприветствовал их рукой. Они горделиво отвернулись.
Я поднялся на небольшой холм. Солнце на востоке стояло еще совсем низко, но уже жарило вовсю, как будто перевалило за полдень. Сегодня точно будет градусов тридцать, не меньше. Я прошел еще немного и уже собрался было повернуть назад, как в этот момент услышал свист. Генрих сидел на лугу, прислонясь к березе и подтянув ноги. Он был похож на пастушка-подпаска из прошлого века. Я направился к нему. Рядом с ним на земле лежал лист бумаги, на котором было что-то нарисовано.
– Доброе утро, – поприветствовал я. – А ты чем тут занимаешься?
– Да так, ничем, – ответил он.
– Покажи! – попросил я.
Генрих покачал головой, делая вид, будто ему еще нужно крепко подумать, прежде чем решиться, но я видел, что это он так дурачится. Он протянул мне рисунок.
– Ничего серьезного, так, балуюсь понемногу, – сказал он.
Я разглядывал картинку. Несколько простых черных линий точно и выразительно передавали общий вид лежащей перед нами ложбины.
– Здорово! Я и не знал, что ты у нас художник, – сказал я.
– Не преувеличивай, – сказал Генрих, сорвал пучок травинок и запустил в меня. Травинки разлетелись в воздухе.
– Нет, честно! – сказал я. – А ты давно этим занимаешься?
Генрих махнул рукой.
– Точно не знаю. Как-то раз попробовал, и пошло. Помогает отвлечься.
Он поднялся, кусочек угля полетел на землю. Генрих успел его подхватить, завернул в платок и сунул в карман. Я хотел вернуть ему рисунок, но Генрих остановил меня.
– Это тебе, – сказал он. – Можешь оставить у себя.
Я смутился.
Генрих сделал шаг в мою сторону.
– Спасибо, – ответил я.
Мне показалось, что Генрих хочет еще что-то добавить. Он стоял совсем рядом. Но он только усмехнулся и отер руки о штаны. Я вспотел.
– Пойдем, – сказал он.
Мы пошли назад к палаткам. Наша компания уже приступила к завтраку. Хильма сидела по-турецки на лужайке и сердито смотрела на нас.
– В следующий раз предупреждайте, когда соберетесь слинять. Чтобы хоть знать, на кого рассчитывать, если что!