Банда из Лейпцига. История одного сопротивления
Шрифт:
4
С каждым днем я возвращался домой все позже. К тому, что я много болтался неизвестно где, мои родители уже привыкли, поэтому, наверное, и не заметили произошедших перемен. Возможно, они думали, что это временное явление: бурные радости лета и каникул. А может быть, они сознательно старались не замечать перемен. Во всяком случае, мама довольно редко задавала мне вопросы относительно моего времяпрепровождения, и я всякий раз отвечал уклончиво. А папа и вовсе ни о чем не спрашивал.
Образ жизни моих новых друзей существенно отличался от моего, но большинство из них не видело в этом
– Если у тебя есть лишняя капуста, то давай пустим ее на что-нибудь разумное, – сказала однажды Хильма и сложила губы трубочкой, будто собираясь свистнуть.
– Ты и что-нибудь разумное – две вещи несовместные, – поддел я ее и получил в ответ затычину.
– Нет, надо придумать что-нибудь разумное. Например, обновить тебе гардеробчик. А то ты ходишь как… как пай-мальчик из интерната.
Она пустилась пританцовывать вокруг меня с нахальной усмешкой, но я не поддался на провокацию.
– Почему бы и нет, – сказал я. – А где?
Хильма остановилась и теперь стояла руки в боки.
– В Доме молодежи, конечно. На Нюрнбергерштрассе. Только не говори, что не знаешь.
Я пожал плечами.
– Слышал.
– Слышал, слышал, – передразнила меня Хильма и опять пошла пританцовывать. – А велосипед у тебя есть? Завтра можешь?
– Да. И еще раз да, – сказал я. – Во сколько?
Она опять остановилась и задумалась.
– В четыре у меня. Херманнштрассе, 1, пройдешь через ресторан, звонить Вайсгерберам, понял?
– Понял, – ответил я с подчеркнуто скучающим видом и получил вторую затычину. Мы оба усмехнулись.
На следующий день я пришел в назначенное время в назначенное место. Звонок был тугой, кнопка впивалась мне в палец, как тупая игла. Но я быстро утешился, потому что уже через несколько секунд передо мной стояла Хильма.
– «Золотая корона», приличное заведение, – изрек я, проходя через ресторан на первом этаже. – Мои родители сюда любят захаживать.
Хильма деловито кивнула.
– Да, сносное. Иногда нам даже кое-что перепадает из кухни. – Она подмигнула. – Ну что, двинулись?
Мы тронулись в путь. По дороге болтали. Ехать двум велосипедистам рядом запрещалось. Нам было наплевать. Мы были Хильма и Харро.
Проехав мимо Баварского вокзала, мы остановились. Вот она, наша цель. «Одежда для молодежи» – было написано над гигантскими входными дверями – такие бывают в соборах. Какого цвета изначально были дверные ручки, определить уже было почти невозможно. Миллионы молодых людей побывали тут, расставшись с последними пфеннигами.
Здешние продавцы, наверное, видали всякое. Если бы существовала премия самым ненормальным покупателям, то мы с Хильмой точно были бы кандидатами номер один. Приталенные пиджачки, клетчатые рубашки, галстуки, летчицкие шлемы – мы не пропускали ничего. Все перемерили. Под конец во всем магазине не осталось точно ни одного предмета, который не прошел бы через наши руки.
Веселый
– Шикарно выглядишь! – одобрительно сказала Хильма и прищелкнула языком. За это я готов был, глазом не моргнув, влезть в еще большие долги.
Не прошло и получаса, как я почувствовал, что новый наряд имеет и свои недостатки. Если прежде гитлер-югендовцы на меня просто косо посматривали и лишь в редких случаях – как тогда у Конневицкого креста – приставали, то теперь я превратился в живую мишень. На обратном пути нам попались две машины, которые при виде нас резко посигналили, но я ничего такого не подумал. Когда же мы проезжали мимо моей школы на Алексис-Шуман-плац, я краем глаза вдруг заметил какое-то движение. Моя голова только еще собиралась обдумать возникшее странное ощущение, как мимо меня пролетело что-то тяжелое и темное, чуть не заехав мне в нос. В первый момент я решил, что это камень, но потом увидел, что это всего-навсего отвратительное большое яблоко, которое шмякнулось на трамвайные рельсы. Вычислить, кто пулял, было несложно: на площади я увидел целую свору типов при полном параде, из которых по крайней мере у одного на рукаве сверкала черно-золотая повязка дружинника.
– Говнюки! Уроды! Союзники [13] поганые! – чего только они не кричали нам вслед. Других боеприпасов у них, похоже, не было.
Я помахал им рукой, но предпочел убраться скорее отсюда подобру-поздорову. Хильма вырвалась вперед и полетела стрелой. Я – за ней, не спуская глаз с ее кожаных штанов.
Мы жали на педали. Мы летели. Добравшись наконец до Конневицкого перекрестка и вырулив к церкви, мы буквально свалились с велосипедов, поддавшись силе тяжести, стащившей нас на землю. Мы не могли отдышаться. Пот лил с нас градом. Потом мы начали хохотать, нас трясло от смеха, и мы рухнули на траву.
13
Имеется в виду принадлежность к «Союзной молодежи» – юношеской организации, сформировавшейся в Германии по окончании Первой мировой войны и вобравшей в себя членов движения «Перелетные птицы» и «Следопыты», близких по духу к скаутскому движению. Союз был запрещен в 1933 г. Члены организации носили одежду, бросавшуюся в глаза: короткие кожаные штаны (часто с лямками), клетчатые рубашки, походные башмаки.
– Ты видел, как этот придурок копался в своем рюкзаке? – хихикая, спросила Хильма. Я пожал плечами, но Хильма даже не смотрела в мою сторону. Она все смеялась и смеялась. – Как мартышка! Да только яблоки у него все вышли! – Она опять прыснула и снова зашлась в безудержном смехе, не в силах остановиться.
– Ну ладно, хватит, – сказал я в какой-то момент полушутливо, полусерьезно, но Хильма все продолжала хохотать. В конце концов она все-таки угомонилась и отерла рукавом слезы на глазах.