Банда
Шрифт:
— Значит, так надо, — Подгайцев похлопал его по плечу. — Кому-то ведь и поволноваться надо, если все вокруг такие невозмутимые. Ты ведь спокоен, Андрюша?
— Да, вроде...
— Вот и хорошо. Как говорится, здоровеньким помрешь да спокойненьким. А я помру старым, больным, нервным, всеми брошенным стариком. Договорились? — Подгайцев рассмеялся, показав желтоватые несвежие зубы. Андрей почувствовал, что это не тот смех, к которому можно присоединиться. Окинув взглядом двор, Андрей поразился неподвижно застывшим фигурам приятелей. Все смотрели на них с Подгайцевым, словно вот тут, возле мотоцикла, происходило главное.
— Что-то
Когда через полчаса он вернулся в гараж, от тягостного настроения не осталось и следа. Казалось, все выдуло настоянным на соснах ветром. Все-таки Андрей водил мотоцикл лучше всех в этой компании и его удивило, что Подгайцев поручил ему стрелять, а вести мотоцикл должен был Махнач.
Ребята сидели в тени за небольшим столом, наспех сколоченный из досок. Обед намечался плотный — на расстеленной газете лежали колбаса, хлеб, несколько банок консервов, сало, стояла бутылка водки со одернутой уже пробкой. Феликсов высматривал куски повкуснее, незаметно передвигаясь к ним по скамейке. Махнач сидел как бы в стороне, настороженно поглядывая на приготовления. Орудовал за столом Подгайцев.
— Присаживайся, Андрюша, — сказал он. — Подкрепись после трудов праведных. Устал, небось? С самого утра все на ногах, на колесах, да и работа нервная, а? “Жигуленок” надо бы сегодня перекрасить, — продолжал Подгайцев. — Так что вы уж, ребята, поднатужтесь... Хватит в прохожих из обрезов палить, пора и за дело браться. А завтра с утра займитесь мотором. Особо уродоваться не надо, но чтоб следы работы были — хозяин придет, вонять начнет, жлобиться...
— А ты, Михей, чем будешь заниматься? — спросил Феклисов, еле ворочая языком — рот его был набит до отказа и слова ему давались с трудом.
— А я, Женя, буду смотреть, чтоб ты не отлынивал, чтоб не зря хлеб ел, не зря салом обжирался, чтоб не растолстел ты еще больше, хотя не представляю, как можно растолстеть больше. Аппетит у тебя, я смотрю, как у нас всех вместе взятых... Много пиши переводишь, Женя. С продуктами в стране плохо, а ты только про свою утробу думаешь,.. Жируешь. Нехорошо. Но уж коли проявил интерес, спрашиваешь, чем буду заниматься, скажу — на мне запчасти. Хочешь поменяться?
— Ни за что! — уже внятно произнес Феклисов, торопливо проглотив непрожеванное сало.
Подгайцев хотел было разлить по стаканам водку, но вдруг замер, прислушиваясь, поднял руку, требуя полной тишины. И действительно, среди шелеста листьев, журчания воды из незакрытого крана все услышали мотор приближающейся машины.
— Шеф, — сказал Подгайцев и молча обвел всех глазами. Но взгляд Андрея ему удалось как-то обойти, он проскочил место, где сидел Андрей, словно его там и не было. Махнач на секунду прикрыл глаза, как бы говоря: “Вот видишь, я предупреждал..."
Подгайцев встал и быстро подошел к воротам. Но еще до того, как успел распахнуть их, раздался гудок. Шеф проявлял нетерпение и полнейшее пренебрежение к Подгайцеву, поторапливая его, хотя и видел, что тот несется
Проволочные ворота неохотно распахнулись со ржавым скрежетом, и “мерседес” мягко и внушительно въехал во двор. Подгайцев бросился закрывать ворота, а едва накинув цепную петлю, снова метнулся к машине — хотел раскрыть дверцу, чтобы выпустить Заварзина, но опоздал. Тот сам вышел из-за руля — под два метра ростом, под сто килограммов веса, в светлом свободном костюме он производил впечатление весьма внушительное. Крупное лицо, светлые волосы, зачесанные назад, светлые кожанные туфли... По сравнению с мелковатыми, замызганными ребятами он казался человеком какой-то другой породы и, кажется, прекрасно это сознавал. Все невольно встали из-за стола и подошли, остановившись на почтительном расстоянии.
— Команда в сборе, Саша, — сказал Подгайцев. — Рады приветствовать нашего кормильца и поильца! Просим к столу. Там, правда. Жирный крепко поработал, но кое-что осталось и на твою долю.
Но Заварзин не был настроен шутить. Дверца машины мягко захлопнулась за его спиной, он приблизился к подчиненным, замершим на солнцепеке.
— Кто стрелял? — спросил негромко.
— Я, — ответил Андрей. — Как и договаривались... А что?
С неожиданной для его крупного тела и легкостью Заварзин рванулся вперед и что есть силы ударил Андрея в лицо. Тот охнул и упал на залитую маслами землю. Но едва поднялся, прижимая ладонь к подбородку, Заварзин нанес еще один удар. И хотел было пнуть ногой, уже занес ногу, но его остановил Подгайцев.
— В чем дело, Саша! Остановись! Ты его убьешь! — Подгайцев повис на Заварзине.
— Он меня уже убил... Теперь моя очередь! Вставай, дерьмо! Вставай, кому говорю! — Андрей лежал на спине, не в силах подняться. Махнач и Феклисов помогли ему встать на ноги, усадили на скамейку отошли в сторону, опасаясь, как бы гнев Заварзина не обрушился и на них. — Слушай ты, подонок! — Заварзин навис над сидящим Андреем. — С тобой как договаривались? Ну?
Отвечай!
— Пужануть мужика договаривались... — Андрей сплюнул кровавую кашицу. — Что и сделали.
— Ты его убил, мудак!
— Как убил? — Андрей с ужасом посмотрел на Заварзина. — Он что... С перепугу,., того?
— Ты всадил в него картечь!
— Не может быть... Я холостыми...
— Ты всадил в него кабанью картечь, дерьма мешок! Вся милиция города на ногах!
— Ребята... Я сам заряжал. Даже прокладки сделал помягче, чтобы нечаянно его не повредить... А картечи у меня и не было никогда...
Заварзин снова размахнулся, но на удар у него уже не хватило ни злости, ни сил. Пошатываясь, он обошел вокруг стола, сел. Некоторое время молчал, уставившись в пространство, потом как бы очнулся, налил стакан водки, выпил и опять замер. Все стояли рядом, не решаясь присесть. Только Подгайцев опустился на лавку рядом с Заварзиным, легонько похлопал его по спине. Ничего, дескать, Саша, что-нибудь придумаем.