Бандитская губерния
Шрифт:
— Благодарю за помощь, Апполинария Карловна, — убито произнес судебный следователь, когда последняя девушка из тех, что были задержаны для прояснения, была отпущена. — Сейчас вас доставят обратно домой на извозчике.
— Значит, не нашли ее? — посмотрела в глаза судебного следователя Перелескова.
— Не нашли, — расстроенно ответил Виталий Викторович.
— А Иван Федорович нашел бы! — заявила она и вышла из кабинета, шурша шелком платья…
Тупик. Это был тупик. Оставалась одна надежда: найти между дворником Ефимкой и отставным солдатом Иваном Калмыковым хотя бы какую-нибудь связь…
Глава 12
Есть!
Под вечер второй субботы отпуска Песков заявился к Воловцову усталый, но веселый.
— Есть! — заявил он прямо с порога, даже забыв поздороваться.
— Что именно? — поинтересовался Иван Федорович, зная, что поиск барышни, что приходила к Ефимке, успехом не увенчался.
— Есть связь между Калмыковым и нашим дворником! — просиял Виталий Викторович.
— Да? — произнес Воловцов, и рязанскому судебному следователю показалось, что в голосе Ивана Федоровича явно отсутствует удивление. — И какая же?
— Они родственники, — ответил Песков.
— Я так и думал. Верно, по матери дворника?
— Именно так. — Виталий Викторович был несколько разочарован: вот, собирался удивить московского судебного следователя, да не получилось. — Мать Ефимки — Евдокия Дементьевна, в девичестве Васянина — имела отца, Дементия Васянина, женатого на Калерии Ивановне Калмыковой, сестре Ерофея Калмыкова, отца нашего отставного солдата Ивана Калмыкова. Получается, что Иван Ерофеич Калмыков какой-то там дядька дворнику Ефимке. Двоюродный или троюродный, я все время путаюсь в таких родственных связях…
— Понятно… — Иван Федорович представил, какая кропотливая работа была проведена Песковым, сколько было опрошено людей, положено на это времени и нервов, и уважительно посмотрел на него: — Поздравляю, Виталий Викторович. Вами проделана огромная работа, принесшая свои плоды, как оно всегда и бывает, если дело исполняется качественно и скрупулезно.
— Благодарю вас, — ответил титулярный советник, польщенный похвалой Воловцова, впрочем, вполне заслуженной.
— Доказательства, что они знакомы и поддерживают связь, имеются? — поинтересовался на всякий случай Иван Федорович, полагая наверняка, что, конечно, Виталий Викторович прояснил и этот вопрос. И не ошибся…
— Да, — ответил Песков. — Я опросил соседей Калмыкова, и те показали, что к нему захаживал иногда парень лет восемнадцати-девятнадцати, целиком попадающий под описание дворника Ефимки. Если он станет отпираться и отрицать знакомство со своим двоюродным или троюродным дядькой, каковым для него является Иван Калмыков, то мы просто покажем дворника соседям Калмыкова, и те, несомненно, его опознают. Этим мы сможем прижать Ефимку.
— Что ж, все верно, — с довольным видом кивнул Воловцов. — Вот теперь все встало на свои места…
— Не все, — заметил Песков. — Не ясно, кто у этих двоих главный.
— А сколько этому Калмыкову лет? — спросил Иван Федорович.
— Тридцать девять, — ответил титулярный советник.
— А дворнику Ефимке девятнадцать, так?
— Так. Разница в их возрасте — двадцать лет. Немало… — Судебный следователь посмотрел на Воловцова: — Получается, тот, кто старше, тот и зачинщик?
— Чаще всего именно так и бывает. Конечно же, если… — Воловцов вдруг замолчал и задумался.
— Что — «если»? Вас что-то смущает в данном случае? — не понял причину раздумий Ивана Федоровича Песков.
— Да, смущает, —
«Пойдем к ней вместе, — сказал он простодушному Ефимке, — ты постучишь, она тебе откроет, и я поговорю с твоей хозяйкой».
Ефимка без всякой задней мысли соглашается… Ложится Марья Степановна поздно, поэтому нет ничего странного, по крайней мере, для недалекого Ефимки, что его дядька придет для разговора с Кокошиной поздним вечером, почти ночью. Они поднимаются на второй этаж, Ефимка стучится в квартиру Кокошиной, и через время та спрашивает из-за двери:
«Кто там»?
«Это я, Ефимка», — отвечает дворник.
Марья Степановна, ничтоже сумняшеся, открывает Ефимке, которого в душе жалеет, и тут в дело вступает этот самый Калмыков. Он отталкивает старушку в глубь прихожей, закрывает входную дверь и, заткнув рот, затаскивает ее в покои. Там он душит старушку, правда, не до смерти, но, поскольку она теряет сознание, внимания на нее он больше не обращает, а проходит за ширму. Достает сундук, открывает и видит в нем шкатулку. В шкатулке — деньги, серебряные часы и процентные бумаги. Все это он рассовывает по карманам. Или нет, поскольку ларец не был обнаружен, он берет его с собой вместе со всем содержимым. Ефимка, возможно, пытается как-то помешать ему, но Калмыков уже кладет старушку Кокошину возле стола, опрокидывает настольную лампу, обливает ее керосином из припасенной им загодя бутылки и поджигает. Затем говорит Ефимке слова, от которых тот приходит в ужас:
«Теперь мы с тобой подельники, племянничек. Выдашь меня, пойдешь на каторгу тоже…»
Воля Ефимки парализована. Ему очень не хочется на каторгу. И, главное, за что? Он ведь не хотел, чтобы все так произошло. Он не участник, а свидетель, причем свидетель невольный. Но кто этому поверит? Ни один присяжный заседатель, ознакомившись с обстоятельствами этого дела, не проголосует за Ефимку как за невиновного. Дворник теперь повязан по рукам и ногам Калмыковым, который сделал его прямым соучастником преступления. Сам же Калмыков тем временем заметает следы: задвигает сундук обратно под кровать, кладет бутылку с керосином рядом с лампой на край стола возле лежащей по полу старушки, уже объятой пламенем, выходит из покоев Кокошиной, прислонив крюк к дверному косяку и слегка прихлопнув дверью. Крюк падает в петлю. Все, дверь заперта изнутри. Покидая квартиру Кокошиной, он захлопывает входную дверь…