Бандиты. Красные и Белые
Шрифт:
— Василий Иванович, может, пойдем уже и спросим, чего ему надо? — спросил Петька.
Чепай хлопнул себя по ногам:
— Давай!
Время было вечернее. Василий Иванович с Петькой дворами вышли к штабу, поднялись на крыльцо.
На штабе опять висел замок, и Ночкова внутри не было.
Талисман
Одно дело — обнести продовольственный склад или стащить котелок у ротозея-курсанта, хотя и там имеются некоторые тонкости; но умыкнуть из штаба дивизии начальника этого самого штаба — настоящее искусство.
Особенно когда действуешь почти в одиночку и на подхвате у тебя фраер ушастый.
Но Богдан справился. Не без помощи петуха — именно он подсказал, где Ночкова проще всего застать врасплох. Две задние доски сортира, в котором начштаба на пару минут оставался в одиночестве, они с Лёнькой аккуратно расшатали и, как только Ночков раскорячился в неудобной позе, выдернули его в глухой тупик, куда заезжали только повозки золотарей.
— На брюхо ему шибко не дави, — шепотом ругался Богдан на напарника. — Обгадится еще.
Лёнька послушно убрал колено с живота Ночкова, но при этом надавил на ребра, отчего начштаба сдавленно хрюкнул и громко замычал.
— Так у нас дело не пойдет, — рассердился Богдан и как следует огрел Ночкова по затылку сложенными в замок руками. Пленник тотчас обмяк и замолк. — Так-то лучше.
Ночкова уложили на носилки, укрыли одеялом до самого носа, Богдан встал спереди, а Лёнька сзади.
— Только не болтай, пока я говорить буду, — предупредил Богдан. — Лучше мычи, будто зуб у тебя болит. Поехали.
Они бегом, пока никто не видел, покинули тупик и по улице, удаляющейся от площади, понесли «больного» в сторону лазарета.
Таких носилок они сегодня видели предостаточно — тиф косил бойцов десятками. Оставалось только улучить момент, чтобы спереть носилки с одеялом, пару грязных халатов и отправиться на дело.
Перед лазаретом располагалась широкая карантинная полоса, которую посыпали негашеной известью. Здесь, как правило, не было ни души, только изредка патруль пробегал — быстро, чтобы заразой не дышать.
Богдан сдернул с Ночкова одеяло и целиком накрыл грязной простыней.
— Вы чего это здесь? — послышался строгий девичий голос.
Богдан встал как вкопанный.
— Сестричка, мы сегодня первый день. У нас там окочурился один, куда его теперь?
— Не туда, яма в другой стороне, — сказала маленькая девушка в сестринской форме и показала, куда уносили всех, кто не справился с болезнью.
— Говорил я тебе, балда стоеросовая! — ругнулся Богдан на Лёньку, и они побежали в противоположную сторону.
У края ямы они остановились.
Лёнька против желания заглянул в огромную братскую могилу, в которую сваливали погибших солдат, тех, кого смерть встретила не в бою, а в станице, кому просто не повезло выпить некипяченой воды. Тел было много, но различить под слоем негашеной извести лица или просто очертания было невозможно.
Богдан опустил носилки рядом с бочкой, из которой лопатой загребали известь, чтобы присыпать очередного покойника.
— Ладно, сторожи тело, я за лошадью, — сказал Богдан. — Маши лопатой на всякий случай, пусть видят, что ты не зря здесь околачиваешься.
— Ты что, совсем не боишься? — спросил Лёнька, хватаясь за деревянную лопату.
— Не-а, — ухмыльнулся Перетрусов. — Я же бандит.
Пока новый товарищ добывал транспорт, Лёнька кидал известь в яму, стараясь больше туда не заглядывать и вообще ни о чем, кроме лопаты, не думать.
Богдан появился минут через пять на белой неподкованной кобыле без седла.
— Во! Конь блед! — похвастался он.
— Как мы на ней поедем? — испугался Лёнька.
— А ты и не поедешь, ты меня здесь, в станице, ждать будешь. Нас троих эта кляча точно не довезет, к тому же ты даже в седле держаться не можешь, не то что без седла. Заныкайся где-нибудь поближе к штабу, хоть бы и там, за сортирами. Я ночью вернусь.
— Да меня поймают в два счета!
— До сих пор же не поймали. На вот, держи.
Перетрусов снял с шеи кожаный шнурок, на котором висел сверкающий в заходящем солнце петушок.
— Накось, зажми в ладони. Не бойся, он всегда холодный. Чувствуешь — зудит? Это хорошо, он тебя признал. Если почувствуешь, что нужно что-то делать, — делай первое, что придет на ум. Это моя чуйка.
— Это петух.
— Пусть петух. Смотри, потом вернешь, в нем вся моя удача.
— Как же ты без удачи-то?
Богдан пожал плечами:
— Раньше же обходился. Ну, помоги мне его на лошадь забросить.
Вдвоем они перекинули мычащего — очнулся! — Ночкова через хребет лошади, и Богдан лихо заскочил на нее сзади, через круп.
— Не геройствуй без меня! Если не вернусь — тикай отсюда куда подальше. Помяни мое слово — скоро здесь таких ям будет штук сто, и то не хватит.
С этими словами Богдан чмокнул губами, легонько ткнул клячу пятками в бока и резво поскакал в степь.
Верст на двенадцать ее должно было хватить.
Перетрусов
План у Лёньки был простой, поэтому Богдан им так и восхитился: сам он до этого не догадался, но, как только Лёнька намекнул, петух в один момент обрисовал всю картину.
Сейчас во всей дивизии на Чепаева походил только Ночков — тоже худой, загорелый, с усами,
недаром Лёнька его сначала за начдива принял. Сам же Чепай зачем-то постригся-побрился и стал похож на политработника, а не на бравого полководца.
Если не все новобранцы узнавали в Чепаеве командира, виденного только в газетах, то уж казаки всяко усача примут за Чепая (если, конечно, целью их дерзкого похода былименно он). Пока разберутся, что это не он, глядишь, и время упустят для нападения, а там Чепаев просто ускачет на запад — и поминай, как звали.