Банджо
Шрифт:
— Да, вы правы, — сказал Гэс, залившись краской.
— Я думаю, он вполне бы мог жить в “Паласе”, за ним бы там присмотрели. А если платить за год вперед, там дают большие скидки.
— Ну, нам хотелось бы, чтобы сначала он немного поправился, мистер Додж.
— Чтоб ел свежие яйца, сливки и бифштексы? Ну, может быть, такая жизнь сразу не угробит, но я бы советовал перевезти его в город сразу, как только он начнет терять аппетит.
— Да, сэр. — Гэсу все еще не хотелось уходить.
— Может, хочешь пива или какую-нибудь булочку, или еще чего-нибудь?
— Нет,
— Ты, наверное, ожидал увидеть здесь всяких там карточных игроков, выпивох, ковбоев с пистолетами, распутных женщин? — проговорил Дон, сердито глядя на Гэса. — Я в мог наплести всяких небылиц, да не буду. Такого народу в этом городе просто нет... ну, по крайней мере, они не появляются до шести часов вечера.
Гэс поднял свой мешок:
— Понятно.
— Послушай, Гэс, ты ничему в жизни не научишься, если не откроешь глаза пошире. Вот что я тебе скажу. У одних есть свои дома, вроде как у вас, у других дома были, но им не понравилось жить здесь, и они уехали. А есть и такие, у кого своего дома никогда и не было, да и не хотят они его иметь. И для вот таких тут и дом и семья. Может быть, этого мало, но зато это очень настоящее.
— Да, сэр, понятно. Спасибо, сэр.
Гэс тихо вышел из салуна, потрясенный тем, что находятся люди, которые могут называть это гулкое помещение, пропахшее разными запахами, своим домом, а тех, кто приходит сюда — семьей. Он шел к своему пони, смотря себе под ноги. И чуть не столкнулся с тучным шерифом.
— Осторожно, Гэс, — дружелюбно сказал Гроувер.
— Извините, мистер Дарби. Я немножко задумался.
— И о чем же ты думал, Гэс? — Голос Дарби был дружеским и мягким.
— Да так, ни о чем особенном, мистер Дарби, — сказал Гэс и оседлал своего пони.
Высокие черные автомобили, проезжавшие по ухабистой дороге, пугали пони, и он шарахался в сторону. Уши у него стояли торчком вверх, голова была поднята.
— Ладно, вперед, вперед, пошел, — погонял пони Гэс, покрепче сжимая его бока коленями. Голова у парня шла кругом. Его переполняло чувство вины за свое невежество, за свою ограниченность. Ему было очень неприятно вспоминать о всех тех случаях, когда он насмехался над каким-нибудь пьяным, когда осуждал игроков в карты и биллиард, называя их про себя бездельниками и подонками. Он чувствовал, что в нем просыпается что-то новое, какой-то новый взгляд на мир. Что-то было не так: почему он прожил семнадцать лет на одном месте и ничему не научился, кроме работы и охоты? Ну, еще в церковь ходил Библию читал.
И тут Гэс с ужасом осознал, что не он распоряжается своей собственной жизнью.
Свобода, деньги, сила — зачем все это, если он проживет жизнь как неуч и лицемер?
И понимание этого досталось страшно дорогой ценой. Если бы его брат не вернулся калекой — он, Гэс, наверное, так и не понял бы ничего.
Гэс повесил седло в конюшне, выпустил пони в загон и направился к крыльцу дома, на котором в кресле-качалке сидел Лу, подставляя лицо
Когда Гэс стал подниматься по ступенькам, Лу приоткрыл глаз.
— Ну как, хорошо прокатился?
— Такой сегодня день хороший! Я привез то, что ты просил. Бутылки в мешке. Я повесил его рядом с седлом.
— Вот и прекрасно! Налей мне стаканчик.
— Послушай, Лу, ты же знаешь, как папа к этому относится. Если он увидит, что пьют в его доме, его хватит удар.
— А я думал, что если честно заплатил за виски, можно пить не таясь, — сказал Лу.
— Ну, ты, конечно, можешь это делать, если хочешь, но я просто подумал о папе и маме.
— И о Кейти, и о Мартине, и о графстве Форд, и о нашем замечательном штате Канзас, и о нашем красно-бело-голубом флаге!
— Ну, не знаю, — сказал Гэс, смущенный и растерянный. — Поступай, как знаешь. А мне нужно заняться культиватором.
— Гэс, послушай, можно мне как-нибудь пойти с тобой на охоту? Бегать я, конечно, не могу, но перемещаться — запросто.
— Конечно, Лу. Можем в субботу пойти поохотиться на холмах. А в город тогда не поедем.
У Гэса поднялось настроение, когда он подумал о тех местах, где охотился. На холмах Гошен было так спокойно: ходишь-бродишь по траве, высматриваешь следы кролика, прислушиваешься к песне краснокрылого дрозда...
Гэс чуть ли не бегом бросился запрягать лошадей в культиватор и выехал в поле. Он погонял, пытаясь наверстать время, истраченное на поездку в город. Лошади были молодые; они еще помнили необъятные просторы Монтаны или Айдахо, где их отловили, но кое-чему уже выучились; отец говорил, что тяжелая работа — лучшая наука.
В полдень Гэс распряг лошадей и отвел их в тень конюшни, потом направился в дом на обед.
По пути его встретил Мартин. Странная улыбочка искривила его тонкие губы, в глазах светилась какая-то особая радость. С одного взгляда Гэс понял, что произошло. И смирился с неизбежным, как судный день, наказанием.
— Ну, братец, в этот раз ты вляпался, — сказал Мартин вкрадчиво. — В этот раз...
— Лу? — прервал его Гэс.
— Дай мне сказать!
— Я уже и так знаю, что ты собираешься мне сказать.
Гэс обошел Мартина и пошел к дому.
— Подожди! — крикнул ему вдогонку Мартин. — Если тебя сейчас увидит папа, он тебе крепко всыплет.
— А что все-таки случилось с Лу?
— Он вроде как мозгами двинулся. Совсем рехнулся! Поет песни, размахивает своей тростью, предлагает всем выпить той пакости, что ты привез.
— Я не думал, что он сразу возьмет и напьется.
Гэс, взлетев по ступенькам, вбежал в большую кухню. Его встретили пулеметный огонь, колючая проволока и отравляющий газ косности и непонимания.
Лу сидел на стуле и клевал носом. На столе, застеленном клетчатой клеенкой, стояла пустая бутылка. Отец стоял возле умывальника и выливал содержимое из второй бутылки, держа ее так, будто она была отвратительной змеей.
Услышав, как хлопнула дверь, Лу зашевелился и запел, захлебываясь словами: