Бархатный дьявол
Шрифт:
Она поднимает брови, но, как обычно, спокойна и невозмутима. — Я не смогу заставить его что-либо сделать. С тех пор, как ему было пять лет, и его вырвали из моих рук. Когда он вернулся, он был вне моей досягаемости.
Она протягивает руку, чтобы коснуться тыльной стороны моей ладони. — Он был воспитан, чтобы стать доном, Камила. Он не был воспитан, чтобы слушать или следовать. Он всегда должен был руководить.
— Хороший лидер прислушивается к советам самых близких ему людей, — отмечаю я.
Она
— К сожалению, я не была с ним близка уже много десятилетий. Виталий позаботился об этом.
Я хмурюсь. — Это не кажется справедливым.
— Этого не было. Но я нашла способы терпеть. Я нашла способы выжить.
— Как?
Она улыбается, и черты ее лица становятся мягкими. — У меня была любовь хорошего человека, — отвечает она. — И я любила его в ответ.
Вот и снова этот загадочный двойник. Что говорят одно, а подразумевают другое. Неудивительно, что она так долго продержалась в этом мире суровых мужчин и жестоких правил: она умеет играть в их игру.
Но из всего, что она мне рассказала, мне трудно поверить, что Виталий был тем «хорошим человеком», о котором идет речь. Видит бог, я бы не назвала то, что у них было, «любовью».
Я неправильно ее понимаю? Или в этой истории есть нечто большее, чем я только что слышала?
Я тону в вопросах, когда Никита снова заговорил. — Вот откуда я знаю, как ты любишь моего сына.
Я отрываюсь от своих мыслей, чтобы посмотреть на нее. — Прошу прощения? — Меня вдруг наполняет гнев, который я не могу выразить, не могу объяснить.
— Камила, все в порядке, дорогая. Я не выдам тебя, если ты еще не сказала ему.
Она снова пытается коснуться тыльной стороны моей руки, но я вырываю ее.
— Мне нечего сказать, потому что я его не люблю.
— О, Боже. Я вижу, как ты смотришь на него.
Нет. Она ошибается. Она сломленная женщина, которая провела слишком много времени в отвратительном мире теней. Она бы не узнала любовь, если бы она ударила ее по лицу. И она меня не знает. Она ни черта не знает обо мне.
Стиснув зубы, я говорю: — Я смотрю на него так, как будто он человек, который похитил меня и запер меня здесь. Это красивая тюрьма, но это все еще тюрьма.
— Не нужно защищаться.
Я вскакиваю на ноги. Железный стул с грохотом откидывается назад за моей спиной.
— Есть все, что нужно! Нельзя так обвинять. Вы понятия не имеете, что я чувствую к нему или к кому-либо еще.
— Так это ты Максима любишь?
Она задает вопрос так мягко, что до меня не сразу доходит, насколько это оскорбительно. Медленное горение гнева. Это начинается в моем кишечнике и ползет к моим конечностям, пока я не напеваю вместе с ним.
— Что это? — Я щелкаю. — Допрос? Исаак подговорил
— Конечно, нет.
— Вы простите меня, если я вам не поверю, — бурчу я. Я поворачиваюсь, чтобы развернуться и уходить в свою комнату, но прежде чем я успеваю уйти, Никита протягивает руку и хватает меня за запястье.
— Прости, если я обидела тебя, Камила, — мягко говорит она. — И, признаюсь, когда я делала заявление, я не была полностью уверена, как ты относишься к Исааку, — говорит она, заставляя меня остановиться. — Но теперь я знаю.
— Вы ничего обо мне не знаете.
— Я знаю, что ты бы не стала так защищаться, если бы это было неправдой.
Я пытаюсь отмахнуться от слов, но они сильно бьют. И что бы я ни делала, я не могу их разслушать.
Прежде чем я успеваю набраться смелости, чтобы сказать ей, чтобы она оставила меня в покое, я слышу звук голосов, поднятых в тревоге.
Никита тоже это слышит. И нам обоим сразу приходит в голову, что это должно быть: Исаак возвращается домой.
Мы оба мчимся вниз по лестнице, обходим дом и выходим на подъездную дорогу. Никита все время идет за мной по пятам.
Полдюжины автомобилей беспорядочно припаркованы вокруг фонтана. Мужчины лезут во все стороны.
— Что случилось? — Спрашиваю ни у кого конкретно. Мое сердце стучит так быстро, что болит.
— Расчищай путь! — кто-то бубнит. — Быстро введи его внутрь. Где этот проклятый доктор? Он потерял чертову тонну крови.
Мое сердце колеблется. Исаак ранен. Это может быть только он.
— Богдан! — Никита зовет рядом со мной. — Где он? Где Исаак?
Богдан смотрит на мать. Его глаза темны и безнадежны.
Нет.
Этого не может быть.
Не Исаак.
Человек непобедим. У него такой вид, что вы верите, что он будет жить вечно. У него хватило наглости заставить меня поверить в это, а потом умереть за меня?
Затем Богдан отходит в сторону, и я вижу, как из кузова грузовика вытаскивают каталку.
Мужчина, лежащий на ней, большой и окровавленный. Достаточно большой, чтобы тело стонет под его тяжестью, и настолько сильно поврежден, что я не могу разглядеть его лица отсюда. Я хочу бежать к ней, но Никита хватает меня за руку и тянет назад.
Еще больше мужчин из Братвы опускают колеса каталки и начинают катить ее ко входу в дом.
Он приближается. Мне приходит в голову безумная мысль: а что, если бы я могла просто остановить этот момент здесь? Разрываясь между желанием отвернуться, остаться в неведении и желанием узнать, не Исаак ли умирает на каталке. Мне никогда не придется знать. Мне никогда не придется чувствовать. Мне никогда не придется узнать, что я буду страдать, если буду здесь, чтобы увидеть последний удар его сердца.