Баронесса Настя
Шрифт:
Ворота открылись и закрылись, — кажется, без помощи человека, — и машина остановилась у входа в дом. Ацер вышел первым и в строгой надменной позе ожидал Кейду. Она вышла не торопясь и стараясь не удивляться ни дому, ни зловеще царящему тут безлюдью. Её насторожило, что Ацер так демонстративно пренебрег этикетом, не помог ей выйти из машины, но вида не подала.
Прошли в дальнюю комнату на первом этаже. Это было просторное помещение с ковром на полу и нехитрой, но дорогой мебелью. По углам комнаты стояли кресла, а посредине — тяжелый, с массивными ножками, квадратный стол с приставленными к нему стульями с высокими спинками.
Не подозревала, не чаяла Настя, что именно здесь ей предстоит самое трудное испытание, и не когда-нибудь, а немедленно.
Она не успела ещё опуститься в кресло в углу у окна, как в комнате появился кудрявый двойник особиста. Выбросив вперёд руку и щёлкнув каблуками, он приветствовал полковника, тут же повернулся к Кейде и смиренно наклонил голову. «Нет, не он!» — мелькнула у неё мысль, и Настя сухо, чуть заметно кивнула. А он сверлил её огнём чёрных выпуклых и каких-то не совсем человеческих глаз. Углы губ его подрагивали, он, казалось, давал ей понять: «Я тебя узнал и нечего разыгрывать из себя дурочку». «Он!..— наконец поняла Настя. — но как он тут очутился? И с какой целью?»
Настя хотела с ним заговорить и уже приготовила фразу: «Мы с вами встречались, — не правда ли?» Но тут случилось совсем невероятное: в дверь постучали, и в комнату вошёл второй двойник — на этот раз совершенная копия старшего лейтенанта Пряхина. Сделал два-три шага вперёд, вежливо, но сдержанно поздоровался с полковником, с особистом. Повернулся к Насте: «Gutentag, фрейлейн!..»
«Пряхин!..» Кого угодно она могла забыть, не узнать, перепутать, но человека, каждая чёрточка которого была ей до боли знакома...
Несколько мгновений она была близка к обмороку: перед глазами всё окружающее плыло, теряло очертания, казалось, сердце вот-вот остановится. Отвернулась к окну, провела ладонью по голове Анчара. Пёс почувствовал неладное, глухо, сдержанно гавкнул. «Спокойно, спокойно, — стучало в висках Насти.— Никого ты не знаешь, ничего не случилось». Усилием воли сосредоточила всё внимание на уныло-жёлтом заборе перед окном, на острых пиках, обвитых проволокой... Повторяла: «Ты сильная, смелая,— тебе небеса посылают испытание».
Анчар тянул к ней морду, поскуливал, он, наверное, слышал бурю в душе хозяйки, рвался на помощь.
И Настя набрала полную грудь воздуха, повернулась лицом к собравшимся, глядя прежде всего на Пряхина, Взгляд её был спокойный, надменный.
По выражению лица Владимира, по глазам, по каждому малейшему движению пыталась она понять, что происходит в его душе, как он воспринимает своё новое положение?
И — ничего не узнала, не поняла. Вот только глаза, — они при совершенном равнодушии, изображенном на лице, искрились светом радости и привета, излучали силу и уверенность, — казалось, ещё мгновение, — и они воспламенят так хорошо знакомую дорогую улыбку.
Но нет, улыбки не было. Пряхин отвернулся от неё и прошёл к столу, где, как равный, опустился в кресло.
«Итак, — размышляла Настя, — начальник особого отдела их полка капитан Мишин-Винт и Володя — её Володя, старший лейтенант, командир огневого взвода, — они здесь, рядом с ней. Они каким-то образом узнали её маршрут, приехали выручать, но — полковник... И этот сверхсекретный лагерь...
Вопросы, вопросы... Многое пока было не ясно. И ладно. Пусть так. Важно, чтобы она себя не выдала.
Настя оправилась после первых шоковых минут и теперь пыталась понять, что от неё хотят.
— Фрейлейн Кейда, — обратился к ней Ацер, — переведите мой вопрос вот этому молодому человеку, — он кивнул на Пряхина: «Что у вас нового?»
Кейда перевела и ждала ответа, но Пряхин не торопился. Он склонил на грудь голову, собирался с мыслями. Настя только сейчас разглядела его наряд и задумалась: что бы он значил? На Владимире был широкий, с чужого плеча костюм из тонкой чёрной шерсти, — или, скорее, пижама. Белый, хорошо разглаженный воротник рубашки лежал поверх костюма. На ногах сандалии, вроде тапочек. А на челе — покой и сытость. Ни тени страданий.
Пряхин ответил по-русски:
— Поближе сошёлся с дюжиной колонистов: все работали в оборонке, имеют патенты и здесь продолжают свои поиски.
— Пишут, чертят? — спрашивал Ацер.
— И пишут, и чертят, и много считают на логарифмической линейке. Но чертежи не показывают и хранят их под матрацами. Называют товарищей, которые томятся в первом блоке. Говорят, они — нужные учёные.
— Фамилии запомнили?
— Да, могу написать список.
Настя вздрогнула, она не верила собственным ушам... Снова почувствовала себя плохо, голова кружилась.
— Пожалуй, я выйду, погуляю, — поднялась она.
Вид у неё был решительный, властный. Особист вытянул шею, готов был прикрикнуть на неё, но Настя смерила его презрительным взглядом и, не дожидаясь ответа, направилась к двери. Ацер её не удерживал. Пропустив вперёд Анчара, она вышла. В коридоре было просторно, светло, к дальней закрытой двери вела ковровая дорожка. Придерживая за ошейник пса, она, не размышляя, двинулась к двери. И пёс рвался вперёд, он, кажется, и тут бывал, и здесь готов был всё показывать хозяйке.
Настя услышала голоса, смех и даже песню — знакомую и любимую:
Расцветали яблони и груши
Поплыли туманы над рекой...
Открыв дверь, она очутилась в большой комнате с чертёжными столами. Пели четвёро молодых мужчин в таких же как у Владимира костюмах.
— Братцы, хозяйка! — проговорил один.
— Баронская дочь! — возразил другой.
А Настя обрадовалась: «Наши, русские!..»
Все повернулись к ней, поклонились.
— Добрый день! — приветствовала их Настя, — Меня зовут Кейда. Я — племянница барона Функа.