Баронесса Настя
Шрифт:
Подавая бумагу Минцклафу, Вильгельм сдавленным голосом проговорил:
— Спасибо, сестра. Я тут задолжал малость. Ты уж, пожалуйста...
Назвал сумму — очень скромную. Кейда подала ему пачку банкнот.
Райфранк вынул из кармана заготовленную ведомость. Протянул Кейде.
— Никаких ведомостей, никаких подписей. Завтра выдайте всем деньги за весь нынешний год. А тех, у кого много детей, пришлите ко мне. Я хочу побывать у них, посмотреть, как они живут.
Никто ей не возражал. Сидели, опустив голову. Думали о прежних временах, о старом хозяине замка и о хозяйке. Строгий был тогда порядок и деньги считать умели, но Вольфсон всё-таки у них всё выудил. Эту же, молодую и неопытную, он быстро обдерёт. Уж слишком простой и доверчивой казалась всем юная баронесса.
День клонился к вечеру, когда Настя наконец поднялась в свои покои и прошла в спальню. Только здесь, в этой просторной, со вкусом обставленной комнате, она отдыхай душой и телом. У дверей в позе надежного стража и хозяина ложился Анчар, в задёрнутых кружевной вязью гардин окнах кипела то светло-жёлтым, то красноватым золотом осень. В левой стороне на берегу рукотворного озера или пруда, заложенного здесь ещё первым хозяином замка, на пригорке стоял домик смотрителя парка. Там же была площадка для приземления вертолёта и крохотного двухместного самолёта, который иногда прилетал в угодья замка. Прилетал он редко, но именно сейчас Настя услышала в небе знакомый рокот и подошла к окну, взяв бинокль. Самолёт подрулил к самому дому, и из кабин выпрыгнули лётчик и пассажир. Бинокль у неё был мощный, морской, — в пассажире она узнала Пряхина. На нём была полувоенная одежда: белая рубашка, френч, полугалифе и хромовые сапоги. Оба они с лётчиком быстро скрылись за дверью.
Наблюдать за порядком в домике и на домашнем аэродроме Пряхина назначили без её ведома, — то ли Вильгельм распорядился, то ли сам Ацер.
Настя вспоминала момент встречи с ним во время «спектакля» со стрельбой в тире и с удивлением ловила себя на мысли, что ничего волнующего в этой встрече не было. Она вроде бы и не испытала того легкого радостного трепета, который овладевал ею когда-то там, на аэродроме под Ленинградом, там, где они служили.
И ещё более волновали её встречи на батарее. Тут ко всем прочим чувствам примешивалась ещё и гордость. Он был командир, и самый боевой, самый смелый, — с орденами и Звездой Героя. Здесь же ничего этого не было. Даже имя его стушевалось. Владимир Пряхин стал Паулем Вебером — молодым офицером в чужой и не очень хорошо сидевшей на нем форме. Одним из многих, и ничем среди них не выделялся.
Мысли эти навевали грустное настроение, но в то же время в груди ширилось ощущение свободы, лёгкости и ясности своего положения. Она никого и никогда не любила! Кажется, так. Кажется, это верно, и это хорошо, это нужно ей в её нынешнем исключительном, почти сказочном положении.
— Анчар! Гулять! — крикнула она псу, и в открытую дверь другой комнаты: — Фрау Мозель! Не ждите меня на ужин, мы пойдём в горы.
В горы — это по тропинке, бегущей между двумя холмами, — и вверх, всё вверх, а оттуда или в сторону озера, или в чащобу ореховых деревьев, на зелёный склон большого холма, и дальше — на поляну, служившую домашним аэродромом.
По этому второму пути и устремилась Кейда с Анчаром.
Очень скоро она очутилась у двери дома и постучала.
— Не заперта. Входите! — раздался за дверью басовитый мужской голос.
Кейда вошла и едва не столкнулась с немецким генералом-лётчиком, лицо которого показалось ей знакомым.
«Где я могла его видеть?» — подумала Кейда, слегка поклонившись.
— Баронесса?.. Юная, прекрасная баронесса? — ошалело бормотал генерал, инстинктивно пятясь назад, открывая Пряхину вид на гостью. Наконец он спохватился, порывисто склонил голову и галантно поцеловал протянутую ему руку.
— Вы меня знаете?
— Как же не знать! И кто вас тут не знает?
Она оглядела ряд орденов и медалей на груди генерала.
— Вы с честью носите звание воздушного аса, и я как немка горжусь вами.
Она выбросила вперёд руку:
— Хайль Гитлер!
Генерал вздрогнул и тоже взмахнул рукой.
— Хайль!
Чуть повернувшись к Пряхину, проговорил по-русски:
— Ишь, шельма, как воинственна!
— Что есть «шельма»? — спросила Кейда.
— A-а... Я немного знаю русский, а мой друг... — он показал на Пряхина, — русский пленный и немножко мой приятель.
— Русский не может быть приятелем немецкому генералу Русский должен знать своё место.
Она прошла в переднюю часть комнаты и опустилась в кресло.
На дворе поднялся ветер, и каштан, заглядывавший ветками в окно, заметался, забился листвой о стёкла. Генерал, бросивший на ходу: «Простите!», стремительно вышел из дома. Узнали его? — спросил Пряхин, едва дверь закрылась.
— Нет, но лицо знакомо. Где-то его видела.
— Генерал фон Линц. Пленный. Помните, я от партизан его привез?
— Да, вспомнила. Теперь вспомнила.
— Масон! Состоит в ложе... вместе с Ацером и, кажется, о вас ничего не знает. Дурачьте его и дальше... И всех дурачьте. Всех! — слышите, сержант! Даже Ацера. Даже Мишина-Винта! Пусть думают что хотят. — Ясно?
Кейда кивнула. Как раз в этот момент вошёл генерал.
— Закрепил самолёт, а то ветер поломает крылья. Тогда с ним, чёртом, не рассчитаться.
— С кем? — спросил Пряхин.
— А с ним же — Ацером. Самолёт-то был мой, да недавно двигатель новый поставил, шасси заменил, приборы новые, — всё за деньги Ацера. И что уж там моего осталось?
Пряхин хотел заварить чай, но генерал решительно поднялся:
— Лететь надо. Скоро дождь зарядит. Баронесса, хотите со мной прокатиться?
— Хочу! — поднялась и Кейда.
Они вышли вслед за метнувшимся к двери Анчаром.
Пока генерал прилаживал на плечах Кейды ремни, пёс сидел спокойно, но как только всё было закончено, Анчар прыгнул в кабину и плотно улегся на коленях Кейды. Она обняла его,
— Не волнуйся, все будет хорошо, я с тобой.
Порывы ветра ударяли по крыльям, самолёт дрожал, как в лихорадке. Генерал, развернувшись на сто восемьдесят градусов, поставил машину навстречу ветру и пошёл на взлёт. Был тот самый неуловимый простым взглядом момент, когда день встречается с ночью: солнце скатилось за холмы, сумрак сгустился, и на небе обрадовано засветились первые звёзды. Со стороны ацеровского замка тяжело и зловеще выползала иссиня-чёрная туча. Левый бок её золотили лучи тонувшего в горах солнца, и оттого она казалась почти живым таинственным существом. Из чрева тучи ударила молния, она, как кривая сабля, резанула по макушке горы, и гора будто бы согнулась, стала ниже.
Генерал повернулся к Кейде, кивнул ей и как-то не по-людски осклабился.
Это был опытный лётчик, воздушный боец, — он знал, что надо делать в этой опасной грозовой обстановке. Самолёт резко пошёл на снижение и уже через минуту катил по мокрому полю другого домашнего аэродрома, — его собственного, фон Линца.
Закончили пробежку, свернули к ангару, но налетел ветер, и машина зачертила крылом по земле, мотор захлебнулся. Тут же ударил новый разряд молнии, — самолёт швырнуло к воротам.