Баронесса Настя
Шрифт:
— А я? Я тоже националистка?
— Вы одинаково любите всех людей. И русских, и других... — евреев, к примеру, даже больше, чем русских.
— А если меня спросят: почему?
— Евреи умные.
— Русские тоже умные.
— Да, но евреи очень умные. А кроме того, любить больше других, чем своих, — это благородно. Кажется так вас учили в комсомоле?
— Да, так. Это у нас называется интернационализмом.
— Вам, русским, такие понятия внушили Маркс и Ленин, —сами, между прочим, не русские.
—
— Да, представьте, — и Ленин не русский. По матери он еврей, Бланк её фамилия, а по отцу чуваш или мордвин. Вы, русские, со времён Рюрика привыкли, чтобы чужеземцы вами правили. Вот и Ленина возлюбили. А он, кстати, ради торжества мировой революции русским народом готов был пожертвовать. И Маркс не питал к вам нежности. Этот сын раввина долго выбирал для своего эксперимента «народ, который не жалко». И выбрал русских. Эксперимент этот продолжается до сих пор, на этот раз на полях войны с Германией.
— Германию мы побеждаем.
— Да, но какой ценой? За кого замуж будете выходить вы, русские женщины, когда война окончится?
Странные вещи говорил ей Роберт, — новые, ранее не слышанные. Однако же в голосе его была уверенность, а в словах — логика. Интересно, а какой он национальности?
Сон окончательно овладел Кейдой. Последней мыслью её было: «А куда мы летим?..»
Летели над горами. От вершин, покрытых снегом, тянуло холодом. Негромкий рокот мотора, покачивания на волнах горного воздуха... Чудилось ей, что она ещё маленькая и лежит в люльке, и слышит колыбельную песню мамы.
Или спала она крепко, или полёт длился недолго, но, как показалось, очень скоро над ухом раздался голос Роберта:
— Проснитесь, красавица, скоро будем садиться.
Она глянула в окно и ахнула: впереди по курсу, сверкая россыпью солнечных лучей, стелилась синь моря, и вокруг, насколько можно было видеть, — лишь небо да море, море да небо.
Самолёт пошёл на разворот, и под крылом зазеленела полоска земли. Колёса коснулись её, и самолёт, чихая и кашляя, стал приближаться к белому двухэтажному дому — местному аэровокзалу.
Над фронтоном здания Кейда прочла: «Савона».
Здесь они пересели в автомобиль, длинный, широкий, с роскошными креслами в салонах, — и покатили по шоссе, вьющемуся рядом с железной дорогой. Справа показался дорожный знак: «Генуя 40 км».
Кейда поняла: они едут в Геную, а справа от них расстилается Лигурийское море.
В порт прибыли за час до отплытия теплохода «Санта-Мария», направлявшегося в Нью-Йорк. У входа на трап Роберта встречал капитан судна — пожилой тучный господин с золотыми погонами на белом кителе, в фуражке, сплошь увитой золотыми галунами.
Баронесса Функ! — галантно представил Роберт Кейду и, почтительно склонив голову, отступил назад, позволяя капитану приветствовать важную персону.
Капитан с минуту стоял в неопределенной позе, — его, видимо, поразила красота юной знатной дамы. Но потом он вдруг громко шаркнул ногами, склонил голову, а затем припал с поцелуем к протянутой Кейдой руке.
По трапу, тесня друг друга, валила наверх толпа пассажиров.
Капитан сам провёл Роберта и Кейду на корабль, довёл баронессу до её каюты и открыл перед ней дверь.
— Приготовлена для вас, мэм.
Говорил он на английском.
Настя не знала и не могла вообразить, что на кораблях, плавающих по океану, могут быть такие райские жилища. И уж совсем удивилась, когда капитан, постояв в уставленной царской мебелью комнате с двумя иллюминаторами, открыл другую дверь и сказал:
— Ваша спальня, мэм.
Роберт же не удивлялся ничему, он стоял в стороне, пристально наблюдая за Кейдой и видя, как эта малознакомая девушка, дочь загадочной снежной России, по-детски восторгается каждым диковинным предметом и всей новой для неё обстановкой, — и, наверное, не думает о том, кто и ради какой цели устраивает для неё фантастически райскую жизнь.
Анчар всё это время, начиная с момента встречи с капитаном, держался незаметно, прижимаясь к ногам Кейды, — он словно понимал, что на корабле живут только люди, и капитан может его не пустить вслед за хозяйкой.
— Куда вы меня везёте? И зачем? — спросила она, когда капитан вышел.
— В Америку. Будете жить в штате Флорида, на берегу океана. Там пляжи, бассейны и много цветов. И вообще там лучше, чем на боденских берегах.
Роберт сидел в углу маленького, похожего на полумесяц дивана, Он был спокоен, чему-то загадочно улыбался.
— Садитесь, — показал он на место рядом с собой. — Мне нужно многое вам сказать. Ваш цербер, кажется, меня принял и уже не смотрит страшными глазами. Мы волею судьбы оказались вместе, оказались рядом. Я рад этому. А вы?
— Я нахожусь на службе и хотела бы знать, что от меня нужно,
— Я тоже на службе, но в отличие от вас редко задаю вопросы начальству, — учусь разгадывать их замыслы.
— Ваша манера говорить загадками мне знакома, но мой ум не так изощрён, чтобы разбирать шарады. Тем более сейчас, когда корабль раскачивают волны и я чувствую себя, как в колыбели.
— Вы хотите спать. Но как раз сегодня я намерен занимать вас допоздна. Пока я сказал вам очень мало и боюсь, что на берега Флориды вы сойдёте неподготовленной, ничего не знающей сестрой нашего братства.
Официантка принесла ужин и стала не спеша сервировать стол. Пока она расставляла посуду, собеседники молчали. И только когда она ушла, Роберт заговорил:
— Надеюсь, теперь вы почувствовали себя полнокровным членом братства?
— Но что же должно было меня тесно приблизить к вашему братству?