Баронесса Настя
Шрифт:
Девушки словно ждали этого сигнала, — плотно обступили Настю, загалдели наперебой: я — Берта, я — Глория, Ганна, Фира...
У Насти всё рвалось с языка: «Но как же вы не стесняетесь этого...» Глянула на долговязого. Она сгорала от стыда, смущения и не находила слов для поддержания беседы.
Фира, тряхнув кольцами жёстких смоляных волос и как солдат шагнув вперёд, сказала на ломаном русском:
— Мы ждали вас. Говорите с нами по-русски.
Настя, повинуясь смутному чувству осторожности, ответила по-немецки:
— Я рада. Здравствуйте, девочки.
— Нет, нет! — раздалось сразу несколько голосов — говорите по-русски, нам сказал мистер Роберт, — вы будете учить, и госпожа Брохэнвейс...
«Мистер Роберт? — подумала Настя. Он тоже видит их такими?..»
Она строго, критическим взглядом окидывала тела молоденьких девиц и вынуждена была признать, что все они хороши собой. Но было у них и нечто, что уже теперь, в начале их развития, портило их фигуры, — немного, самую малость, но всё-таки портило. Коротковаты и не очень крепки были ноги, не так резко и изящно выписаны талии, спины сутуловаты, а головы тяжелы и шеи не назовёшь лебедиными. Впрочем, всё это улавливалось пристрастным взглядом, и Настя, хотя всё это про себя и отметила, всё больше попадала под чары устремлённых на неё огромных выпуклых и почти немигающих глаз.
— Русский, русский! Госпожа Брохэнвейс обещала нам.
Подошёл ближе к ней и смиренно поклонился дядя с визгливым голосом. Волосы у него были реденькие, на макушке просвечивала лысина.
— Госпожа баронесса, девочки будут жить в России. Им нужен русский язык.
Настя до сих пор не могла справиться с волнением, о хватившим её оттого что вот он, мужчина, спокойно созерцает наготу девушек и, наверное, и её раздевает взглядом, хотя она и затянута в купальный костюм.
— Говорите по-русски,— продолжал долговязый, — Мы будем слушать русскую речь. Правильную, красивую.
— Ну, хорошо, хорошо. Для начала познакомимся. Меня зовут...
И чуть не сказала: Настя.
— ...Кейда. Я баронесса из Германии. Кейда Функ. Ну?.. Кто повторит?..
— Я! Я!..
Девушки прыгали и тянули руки.
Первый урок длился часа три. Девушки забегали в море и там забрасывали Настю вопросами, выходили на берег, загорали, — беседа и тут не прерывалась.
Мистер Фишкин лежал на песке поодаль, но, как заметила Настя, не спускал глаз со своих подопечных.
— Вы раздевайтесь, совсем раздевайтесь, — говорили девушке Насте. — Загар должен быть ровным и по всему телу.
— Нет, девочки, я раздеваться не буду, У нас в... Германии это не принято.
— Германия далеко, а мы тут одни, и нас никто не видит.
— Как же не видит, а вон...
Фира взвизгнула и махнула рукой.
— Фишкин-то? Он не мужчина! Он для модели.
— Модели?
— Да, модели мужчины. Старого и проливного. Иногда он раздевается, и мы на него смотрим. Привыкаем.
Девочки рассмеялись, а Фира, едва не касаясь губами уха Насти, зашептала:
— Мы должны любить старых и противных, таких, у которых кроме живота ничего и нет.
Она зашлась в гомерическом хохоте. Захлебываясь, выталкивала слова:
— Чтобы… я? Полюбила... такого? Скорее удавлюсь.
Но вот с полуоткрытой веранды девушек позвали. И так же нагишом они побежали в дом. Фира, следуя за ними, успела шепнуть Насте:
— Я приду к вам.
Настя ещё некоторое время лежала на песке. Мимо неё, не взглянув на неё и ничего не сказав, проследовал потомок германцев, родившийся в России, а живущий в Америке. Настя ещё раз выкупалась и, накинув халатик, тоже направилась в дом.
Её ни на минуту не покидало впечатление, что за ней наблюдают, что каждый её шаг виден, изучается, оценивается. И когда она пришла в свои комнаты и закончила туалет, ей принесли завтрак.
На многочисленных тарелках, блюдцах и вазочках были красиво разложены незнакомые ей яства: кусочки рыб, мяса, зелёные корешки, листочки, дары тропических садов и плантаций, вместо хлеба были сухарики, кусочки пирога, пирожного. Словно часовые, стояли бутылочки с водой, соком и вином.
Девушка, расставлявшая на столе блюда, тоже молчала, и не смотрела на Настю.
Настя подозвала Анчара и стала кормить его всем, что было у неё на столе. Пёс по достоинству оценил американскую кухню. Он был спокоен и всем своим существом как бы говорил: «Тут нет для тебя опасностей, ни о чём не тревожься, я тебя охраняю».
Ела Настя с аппетитом, старалась распробовать, услышать запахи, привкусы заморских снадобий.
«И всё-таки это какой-то капкан, думала она, — Никто ко мне не идёт, никуда не зовут. И Роберт исчез, как призрак».
Были сомнения, роились в голове вопросы, но не было тревог и страха. За собственную жизнь она не опасалась. Кому она нужна? Зачем?.. Вот свободы её могут лишить. Кричал же тот странный мужичок: «там сетка!» Может и везде расставлены перед ней сетки? Может быть. Но она быстро обо всём узнает. Вот сейчас позавтракает, встанет и пойдёт в город. Пойдёт — и всё тут!
Чувствовала, как шевелится в ней бес озорства. Ни с кем она здесь не будет церемониться. Нужна она им. Привезли — значит, нужна.
Но плотно поев и выпив большой фужер резко газированного напитка, Настя ощутила усталость.
— Что это? Уж не вино ли? — спросила она у служанки.
— Не знаю. Спрошу у повара и буфетчика.
— Спросите непременно и скажите им, чтобы спиртного мне не присылали.
— Хорошо.
Девушка отвечала по-английски. Настя не все её слова разбирала, но смысл ответов ей был ясен. «Налягу на английский», — вяло подумала Настя.
На мягкий кожаный диван бросила подушку и, не раздеваясь, легла. И мгновенно уснула. Сон был глубокий, без сновидений. Ей приносили обед, потом ужин, но она так бы и не проснулась, если бы над ухом кто-то горячо и страстно не зашептал:
— Проснитесь! Тетушка Брохенвейс велела узнать, не больны ли вы?
Она очнулась и увидела Фиру. В коротком, обнажавшем половину груди платье, с красной розой в волосах, она была похожа на хорошенькую куклу. И Настя невольно потянулась к ней, коснулась плеча.