Баронесса Вревская: Роман-альбом
Шрифт:
При описи её имущества, находящегося с ней в Белой, кроме денег (около 40 полуимпериалов), деловых бумаг, нескольких фотографий и носильного платья, были между прочим найдены два небольших пакета с надписью на них карандашом: «В случае моей смерти прошу сжечь». Эта воля покойной была тут же, в присутствии свидетелей, мною выполнена, деньги и имущество сдано на хранение уполномоченного Красного Креста кн. Щербатова. Впоследствии наезжал ко мне брат баронессы гвард. офицер Варпаховский, распорядился имуществом и взял у меня свидетельство для беспрепятственной перевозки тела в Россию, но о том, когда это будет исполнено, мне неизвестно.
Вот всё, что я знаю относительно баронессы Ю. П. Вревской, и буду очень счастлив, если это краткое описание будет в состоянии удовлетворить её близких.
Примите, м. г., уверения в моём к Вам совершенном почтении и преданности.
Бело в Болгарии
30 марта 1878 г.
Мих. Павлов».
«...Состояла в общине сестёр, находящихся в Яссах...» И буквально через абзац: «Не принадлежа, в сущности, к общине сестёр, она тем не менее безукоризненно носила Красный Крест...»
Так принадлежала или не принадлежала Вревская к общине сестёр? Или сначала принадлежала, а затем была освобождена? И по какой причине? По законам Красного Креста на войну разрешалось идти только вдовам и незамужним — это было обязательным условием для светских женщин (большую часть общин милосердия составляли монахини). Где Юлия Петровна, там и тайны! Попробуем разобраться.
В одном из писем Тургеневу в 1877 году Вревская пишет, что посещает курсы медицинских сестёр, которыми руководит одна её «старая приятельница», и утешается тем, «что делает дело». Так вот: старая приятельница — это Елизавета Александровна Кублицкая-Пиоттух, прослужившая 28 лет начальницей Свято-Троицкой общины медицинских сестёр в Петербурге (позже её сменила В. А. Абаза). И 19 июня 1877 года вместе с 10 дамами из высшего света Вревская отправляется из Петербурга именно в составе Свято-Троицкой общины под началом Кублицкой-Пиоттух, и не являясь официально членом Красного Креста — любимого «детища» императрицы. А некролог? Так кто же сводит счёты с мёртвыми? Им милостиво позволяют то, что запрещали живым.
Конечно же с тем, что Кублицкая-Пиоттух была «старой приятельницей» Юлии Петровны, что-то связано. Почему именно в составе Свято-Троицкой, а не какой-нибудь другой общины? Ведь были же ещё и Крестовоздвиженская, Георгиевская и Покровская общины — они, кстати, первыми отправились на фронт. Выходит, что-то мешало обычным путём вступить в Красный Крест. Что же?
Вот имена аристократок, прикомандированных к монахиням и сёстрам Свято-Троицкой общины; нетрудно понять, что это именно тот круг, где Вревской было всего привычней находиться: княгиня М. М. Дондукова-Корсакова — сестра князя А. М. Дондукова-Корсакова; княгиня А. Н. Нарышкина; княгиня А. В. Голицына; А. Н. Философова; М. Н. Новосильцева; В. А. Абаза; В. А. Цурикова; Булгакова; сёстры Корниловы (с ними Юлия Петровна жила в одном бараке в Яссах; с Цуриковой и Булгаковой позже, после возвращения Корниловых в Петербург).
По неподтверждённым сведениям, накануне войны Вревская продала орловское имение, столь ею любимое, то есть окончательно разорвала нить, связывающую её с прежней жизнью, как будто сжигала за собой все мосты, и на эти деньги собрала небольшой медицинский отряд из 22 сестёр.
Отряд Кублицкой-Пиоттух при отправлении из Петербурга разделился. Девять сестёр с двумя дамами поехали в Киприановский монастырь на границе с Румынией, недалеко от Кишинёва, а остальные, и среди них Юлия Петровна, дальше на юг Румынии, в Яссы. До конца октября она работала в 45-й военной больнице Дунайской русской армии.
Главный уполномоченный Красного Креста в Румынии Н. А. Абаза писал, что весь персонал Ясской эвакуационной больницы работал очень напряжённо в конце июня — начале июля 1877 года. 21 июня в Яссы прибыл первый поезд с ранеными. Тот, кто мог перенести дальнейшую дорогу, отправился в Южную Россию, самые тяжёлые остались здесь. Сёстры перевязывали раненых, раздавали лекарства, стирали и штопали, кормили и мыли, писали под диктовку письма домой и утешали. Княгиня Нарышкина заведовала кухней, Юлия Петровна была среди тех, кто ухаживал за ранеными и умирающими. Она не сторонилась тяжёлой работы и в сентябре 1877 года писала сестре: «...Я очень рада работе, хотя всё моё бельё стало в лохмотьях, а платье страшно обтрепалось, завтра ждём 1500 раненых, сегодня было 380, писать почти не нахожу минуты». Она и дальше будет «почти не находить минуты» писать, то лёжа на носилках, то на сундуке, то стоя, — и тем удивительнее тон её писем, всегда ровный, приветливый, с лёгким юмором и печалью.
Боткин, насмотревшись на то, как «переносят» войну аристократы, записал: «Ни у кого нет достаточного внутреннего содержания, чтобы с известным приличием переносить, в сущности, только не совсем удобную для них жизнь». Он был не прав.
В русско-турецкой войне участвовали 1600 врачей и 2000 медицинских сестёр. Впервые в истории войн — сорок из них женщины-хирурги. И, возможно, тоже впервые в истории на войну отправились княгини и баронессы.
Условия для врачей на войне очень тяжелы. Хирурги вспоминали с ужасом, как после блестяще проведённых операций больные умирали от того, что операционная была заражена, а старший врач не хотел этого признавать. Виртуозы, профессионалы — они работали как на конвейере: война — это поток. Организовать его — рассортировать больных. А сортировка — вещь жестокая, так как требует самому тяжёлому оказать помощь в последнюю очередь, потому что у него меньше шансов выжить. А самое, пожалуй, важное — оказание первой помощи — сестринская работа. Сёстры милосердия находились не только в госпиталях и лазаретах; они сопровождали санитарные поезда и корабли, создавали «летучие отряды» и появлялись на поле боя. Подбирали живых солдат «и часто были единственными, кто провожал в последний путь...». Да, они должны были уметь не только лечить, но и хоронить.
Болезни войны всегда одни и те же: кровавый понос, тиф, лихорадка. Лохмотья, в которых раненые прибывали в госпиталь, кишели насекомыми, от непромываемых ран шёл «одуряющий запах», косил тиф, не хватало медикаментов и чистого белья, интендантское воровство и неорганизованность — неотлучные спутники любой войны. И именно сёстры милосердия и призваны были лаской и терпением как-то смягчить этот кошмар. Из Ясс Вревская писала: «Мы сильно утомились, дела было гибель — до тысячи больных в день, и мы целые дни перевязывали до 5 часов утра, не покладая рук...» Многие из дам устали и собирались в отпуск; Юлия Петровна не знала, на что решиться: «Буду оставаться, пока здоровья хватит». 18 октября она получила всё-таки двухмесячный отпуск (с 5 ноября), обещала приехать к «своим» на Кавказ, провести вместе Рождество, писала сестре, что очень соскучилась и видит её во сне, почему-то от описаний этих снов — тяжёлая печаль; обещала, ссылаясь на усталость, приступы лихорадки, сердце, но всё переиграло, круто и бесповоротно повернуло колесо судьбы.
За эти два месяца отпуска она вместо того, чтобы поехать на Кавказ, в Россию, отдохнуть и вернуться, отправилась на юг Болгарии как частное лицо. Уехала в Бялу. Госпитали располагались в тылу. Бяла же была действительно опасным местом — почти фронт.
С ноября 1877 года она работала в сорок восьмом военно-полевом госпитале в трёх километрах от села Бяла за рекой Янтра. Жила в небольшом домике Ивана Ходжиева в самом селе, вместе с болгаркой и её детьми. После тяжёлой работы в госпитале её ждал ещё утомительный обратный путь по заснеженной дороге и при сильном пронизывающем ветре. Спала на носилках. Маленькое оконце в холодной комнате с низким потолком вместо стекла загораживалось лишь куском ткани. Утром умывалась снегом и шла к раненым.
«...Я приехала в Обретеник — деревушка, где живут постоянно две сестры при лазарете, это в 12 вёрстах от Бялу... мы были на самом передовом пункте... Я так усовершенствовалась в перевязках, что даже на днях вырезала пулю сама и вчера была ассистентом при двух ампутациях... Ни газет, ни книг мы не видим. Снег у нас по колени, и дороги всюду очень дурные...» И дальше: «Интересно, почему всё реже и реже вспоминаю я о балах и о Петербурге? Нет, наоборот, о Петербурге я думаю часто...»
В декабре сюда поступали раненые солдаты Азовского и Днепровского полков, отбивавших атаки турок, решивших любой ценой прорвать линию обороны на правом фланге и пробиться к Бяле. Здесь был каменный мост, удобные для маневрирования войск дороги, а высокий берег реки Янтры мог служить хорошей оборонительной позицией.