Баронесса Вревская: Роман-альбом
Шрифт:
БЕЛЫЙ ГЕНЕРАЛ НА БЕЛОМ КОНЕ
— Аномнясь у Покрова мужик замёрз.
— Ну и что ж?
— Оттаял.
Местное руководство стесняется отвезти братьев-болгар поклониться праху боготворимого героя в село Спасское. В Болгарии и парк Скобелева, и памятник, и каждый знает — кто это такой... У нас фамильный склеп в Спасском разрушен, могильные плиты расколоты, усадьба Скобелева в руинах.
Памятник ему в Москве своротили в восемнадцатом. Тащили через весь город за ноги, а отлит он был на народные деньги, как и храм Христа Спасителя. И площадь перестала носить имя Скобелева. Город Скобелев в 1924 году переименован в Фергану.
Скобелев был не просто генерал. Он был Белый генерал. Сколько в этом звании солидного, седовласого, мудрого. Да и портрет... Пышные длинные усы и густая борода, высокий лысый лоб, глаза чуть навыкате — крупные черты лица всегда старят. В год смерти ему исполнилось тридцать девять лет.
Был знаком с Ипполитом Александровичем Вревским. Его батюшка Скобелев-старший божился, что один Вревский стоил четырёх конных дивизий. Знал и Юлию Петровну. Да и она писала о нём сестре: «...Скобелева слава велика, и о нём говорят и много хорошего, и много дурного; и то и другое, говорят, правда, но всё же говорят, что он человек, отмеченный судьбой на великие подвиги, ему всего 33 года, он уже генерал с белым орлом».
Они были почти ровесниками [25] . Поговаривали, что влюблён в неё. Разумеется, тайно.
25
М. Д. Скобелев родился в 1843-м, умер в 1882 году.
Сейчас никто не скажет о нём и двух слов, разве то, что генерал, а тогда... Под него одевались, на него молились, подражали и завидовали славе.
Мишенька любил военные парады, часами сидел над любимой книгой и выучил наизусть статус Георгиевского креста. Уже с детства почувствовал призвание — быть героем. И стал. Но не сразу.
В двадцать четыре года штаб-ротмистр Скобелев получил приказ объехать с дозором бухарскую границу. Объехал, никого не встретил, это показалось ему несправедливым, и в реляции он написал, что разгромил огромный отряд разбойников. Вышел скандал — распекли сверху, высмеяли снизу, советовали из военных податься в сочинители, даже дуэль была, после которой, слава Богу, все остались живы. Оставаться в полку сделалось невыносимо его самолюбию, и он добился нового назначения.
В Хивинском походе Скобелев решил действовать наверняка. Генерал Кауфман был немало удивлён, когда мимо него с криками «ура», вздымая облака пыли, в блеске сабель промчался на штурм эскадрон во главе со Скобелевым. Удивился генерал потому, что несколько часов назад город был сдан, и он ехал получить ключи от города, а жители, проведав о русских обычаях, уже приготовили хлеб-соль.
Всё же кавалером Георгиевского креста Скобелев стал, немногим позже, в Кокандском походе — сбылась мечта мальчика.
— Вы исправили в моих глазах прежние ошибки, — заметил генерал Кауфман, отмечая наградой, — но уважения моего ещё не заслужили.
— Ничего, — без обиды отвечал молодой офицер, — буду ждать. Я ждать умею.
Слукавил. Он ничего никогда не умел ждать.
Поначалу русско-турецкая война не сулила генерал-майору с Георгием на шее славы; смеялись: мол, и роту солдат опасно доверить этому мальчишке, и отправили под начало к отцу, Дмитрию Ивановичу Скобелеву, осторожному дисциплинированному старому генералу, чем смертельно обидели сына.
Скобелев-младший, изнывая от скуки и бездействия, больше всего на свете хотел воевать, а даже приказа перейти Дунай всё не отдавали — река была в разливе. И вот в воспалённом от страсти, бессонницы и жажды славы мозгу родилась прекрасная идея. Он потребовал созвать военный совет и выступил с предложением... переплыть Дунай казачьим полкам вместе с лошадьми.
— Невозможно, перетонем, — раздался голос.
Все засмеялись, а старик Скобелев от стыда за сына склонил голову к столу.
Но Скобелев поплыл. С ним — ещё несколько безумцев. Ледяная вода быстро отрезвила их, все повернули обратно. Скобелев не мог — стыдно.
Несчастный отец бегал по берегу и кричал:
— Миша, воротись, утонешь! Миша!
Но Скобелев плыл. Лошадь его утонула. Незадолго до берега его приняла лодка. Он переплыл Дунай.
На этом, как по волшебству, кончаются дурачества молодого Скобелева, и начинается другая история, где ошельмованный когда-то штаб-ротмистр за несколько месяцев сделался народным героем, добыв отличия свои и звания не протекциями, а подвигами и удачей в бою.
Он командовал отрядом под Плевной, потом дивизией при Шипке — Шейново. Эти два сражения, по существу, определили победу русских в войне. Его напор и нечеловеческая храбрость ошеломляли и врага. Он был как заговорённый — его не брали пули, и сам вид его в белом мундире на белой лошади вселял в турок мистический ужас. Белый генерал — белая смерть.
Немирович-Данченко расхваливал его в своих очерках, а сам Скобелев говорил о себе так: «Что за вздор: меня считают храбрецом, но я признаюсь, что я трус. Каждый раз, когда начинается перестрелка и я иду в огонь, я говорю себе, что в этот раз, верно, худо кончится». Но кончалось всегда хорошо.
Как добывают славу? Славу храбреца? Её добывают смелостью почти безрассудной (Скобелев никогда не пригибался под пулями); жестоким куражом (за пять минут до атаки кричал перед строем: «С Богом, братцы, да пленных не брать!» — «Рады стараться, ваше превосходительство!») и горьким презрением ко всякой осторожности (когда Немирович-Данченко вернулся от атакующих — «Василий Иванович, пожалуйста, уйдите прочь!» — сказал Скобелев и отвернулся с досады). А славу героя добывают победами. И они были.