Басаргин правеж
Шрифт:
Княжна за день соскучилась и, когда хлопнула калитка, выскочила из дома, встретила любимого на крыльце, обняла, крепко поцеловала. Тут же в ворота кто-то постучал.
— Эй, Тришка-Платошка! — крикнул в никуда Басарга. — Не слышишь, что ли, стучат!
Холоп, распаренный и полуобнаженный, выглянул из-за бани, отбросил топор, пошел через двор, отирая лоб. Похоже, не баклуши бил, а дрова колол.
Створки поползли в стороны, и между ними прошел боярин в распахнутой на груди собольей шубе, под которой струился атласной отделкой кафтан незнакомого покроя. Веселый и бодрый, с морозным румянцем на щеках, стремительный и слегка подпрыгивающий при каждом
Следом за гостем холоп, одетый в вышитую золотом ферязь, завел под уздцы двух тонконогих разгоряченных скакунов.
— Андрей Басманов, — тихо опознала гостя княжна.
— Басарга, друг мой и соратник верный, — широко улыбаясь, раскинул руки боярин. — Целую вечность не виделись! А на суде вроде как и не обняться было. Посему заехать решил. Коли ты в Москве, как нам меда хмельного вместе не выпить?!
Подьячий, понятное дело, спустился к царскому любимцу, вместе с которым кровь в Арской башне проливал, обнял, даже покружил немного, невольно усмехнувшись в ответ.
Гость стрельнул глазом на крыльцо, отвернулся, стрельнул снова, замер:
— Никак, покойная княжна Мирослава Шуйская? Ой, чур меня, прости Господи, — торопливо перекрестился он. — Прости, княжна, невольно вырвалось, слухи дурные ходили. Но, слава Богу, вижу, что обманули злословы! Жива и бодра пуще прежнего!
— Давно в Москву не приезжала. Вот, заглянула на минуту к опричнику царскому. Узнать, какие новости при дворе.
— Он ныне в почете, княжна… — Андрей Басманов оценил взглядом домашнее платье княжны, душегрейку на плечах, простой платок на голове, тонкие сафьяновые черевички на ногах, в коих на снег не ступишь, и согласился: — Да, верно… Я вроде тебя даже и видел, ты со служанкой впереди шла.
— В доме она, у печки греется, — не моргнув глазом подтвердила Мирослава.
— А побратимы твои где, друже? — весело попытался перевести разговор гость.
— Все в разъездах. Илья и Тимофей в поместьях своих, Софония же, полагаю, в какое-то сладкое место погостить заманили.
— Да, податлив боярин Зорин на сладкое… — понимающе ухмыльнулся Басманов, снова глянул на княжну: — Выходит, опять мне с вами братчины не выпить? Что же это за напасть такая! Как ни приду, все эта чаша меня миновать ухитряется.
— Не везет…
— Славно ты на суде выступил, давно речей таких горячих не слышал… — Гость вздохнул, понимая, что сегодня он в этом доме оказался лишним и к столу его не позовут, и перешел к делу: — Архиепископа Германа, сказывают, так проняло, друже, что он тебя к себе на подворье пригласил?
— Быстро вести разлетаются. Быстрее, чем я на коне скачу, — удивился Басарга.
— Да уж, Москва город маленький… Архиепископа Пимена помнишь?
— Еще бы! Он поважскому монастырю несколько пушек подарил.
— Он тоже к твоей мудрости приобщиться желает… — подмигнул боярин Басманов. — Пока с ним не перемолвишься, ни на что не соглашайся. Ладно, пойду. Вижу, без меня тебе пировать интереснее. Завтра на новгородское подворье к полудню приезжай. Не задерживайся, вечером тебя государь видеть желает, в передней своей. Ну да я провожу…
Андрей Басманов свистнул холопу. Тот подбежал, подводя лошадей, опричник взметнулся в седло и, словно стриж, вылетел за ворота.
Архиепископ Пимен глянулся подьячему куда лучше, нежели Герман. Новгородец был полным — а упитанные
Стол пастыря оказался не постным — тут были и буженина, и жареные лебеди, и заячьи почки на вертеле, и запеченные в тесте голуби. Так что в покоях новгородского подворья Басарга смог наесться от души, не чуя больше во рту рыбного духа.
Боярин Андрей Басманов сидел рядом, нахваливая угощение и подливая всем то морса, то сбитня. Видимо, чисто по привычке. Государь Иоанн Васильевич не переносил пьяных [21] , а потому перед визитом к государю ничего хмельного архиепископ на стол не поставил. А выпить хотелось. Что же за пирушка, коли ни вина, ни меда?
21
Во всяком случае, так утверждали иноземные дипломаты.
— Наслышан я о заступничестве твоем за поморов, боярин Леонтьев, — после того как все подкрепились, поведал новгородский пастырь. — Полста душ христианских спас — великое дело. После сего на севере в справедливость государя нашего поверят без сомнения. Тоже достижение важное. Да и в твоей честности мало кто усомнится.
— Найдутся такие люди, — не согласился Басарга. — Иных даже по именам знаю.
— Без недовольных никогда не обойтись, сын мой, — развел руками епископ. — Токмо Господь пятью хлебами пять тысяч людей накормить мог. Нам же сие не по силам, и рядом с сытым, нами накормленным, завсегда голодный найдется, что за нищету свою нас винить станет. А что поделать, коли хлебов всего пять, а страждущих тысячи?
— Тут Басарга ловчее управился, — встрял Басманов. — У него спасенных полста, а недоволен един. Откупщик холмогорский.
— Ну, найдется и еще кое-кто, кому серебра поиметь из-за меня не получилось, — пожал плечами Басарга. — Мыслю, уже ябеды строчат на своевольство и укрывательство.
— А мы их все порвем, не боись… — пообещал Басманов, наливая еще морса. — Так зачем тебя митрополит Герман к себе звал, не поделишься?
— Он не митрополит, епископ.
— Его государь с Афанасием уже давно в преемники определили. Живет в палатах митрополитовых, вместе с оным на все думы и служения ходит. В суде, вон, тоже за мудрость нашу Бога молит. Старый митрополит со дня на день на покой уйдет. Сказывает, утомился. Не по плечу власть полученная.
— Что поделать, — пожал плечами Басарга. — Мне тоже ноша моя тяжелой слишком порою кажется. Вот только переложить ее не на кого.
— Да, деяния наши, на благо направленные, иной раз излишней тяжестью оборачиваются, — согласился архиепископ Пимен. — Я, боярин, от имени думы боярской с государем об отречении его беседовал. Опосля по поручению боярскому согласие на опричнину подписывал, на права новые от земства… Вестимо, с тех самых пор государь меня за епископа думы боярской принимает, за земского сторонника. К себе не допускает.