Басаврюк ХХ
Шрифт:
Уже темнело, когда колонне осталось преодолеть последнюю пару десятков километров до места назначения.
Батюшка уронил голову на грудь, — вокруг все начало расплываться, доказывая, что даже бронетранспортер и сержант с ППШ является лишь следствием некоего недоразумения в мировой гармонии.
Из небытия батюшки вывел мощное сотрясение, мир перевернулся, и священник, казалось, отправился в далекие сферы, но не долетел и упал на кучу розборсанных тел.
Внутри бронетранспортеру все было затянуто густым черным дымом, Бойчук смог наконец выхватить автомат у сержанта и ударил прикладом ему в грудь. Ругаясь сквозь зубы (батюшка уловил несколько неизвестных ему до сих пор идиом польского и немецкого), задыхаясь от дыма, Бойчук нечто нащупал сверху, трахнул, и отец Василий ослепленными глазами увидел, как среди дыма открылся круглое отверстие.
Высунувшись из люка, Бойчук не сразу понял, оглохший от каждодневного рев моторов, что идет плотная стрельба. Вокруг поднимались деревья, между которыми застрял перекошен бронетранспортер. Бойчук снова нырнул в бронированное брюхо и вытащил отца Василия, который пытался поймать ртом хоть немного воздуха. Несколько пуль с шипением впились в шины. Часть пути была затянута густыми клубами дыма. Бойчук и священник сползли с раскаленного бронетранспортера и, отбежав на несколько метров, упали. Бронетранспортер натужно взорвался. Батюшка втиснул лицо в прохладную траву и листья. Над головой нечто зловеще свиснуло. Бойчук поднял голову и попытался оценить ситуацию.
Место для засады было выбрано со знанием дела. С одной стороны к дороге приближался склон горы, покрытой густым лесом, с другой начинался крутой откос. Бронетранспортер, как и грузовик подорвался на дистанционной мини, водитель был убит или от неожиданности свалил тяжелую машину с дороги. Растерянные солдаты палили наугад по лесу, беспорядочно скупчившись вокруг перевернутая грузовика. Легковой автомобиль горел, пуская густые клубы дыма.
Дальше ждать смысла не было, и Бойчук потянул отца Василия вглубь леса. Он сразу догадался по густоте стрельбе из леса, что повстанцев немного, около двух роев, и вскоре солдаты придут в себя.
Хотя солнце только садилось, между деревьями уже царила темнота. Тяжелый автомат больно гупав по спине, скованными руками Бойчук пытался поддерживать батюшки. Наталкиваясь на деревья, чудом оставаясь на ногах, они бежали под откос. Стрельба постепенно віддалялась. Наконец они обессилено остановились, захлебываясь взбитыми легкими. Бойчук попытался прислушаться — сухой треск ППШ усилился — гэбисты перешли в контратаку на повстанцев.
— Дальше, дальше! — захрипел Бойчук, и они вновь продолжили эту сумасшедшую гонку.
Батюшке казалось, что его душа давно отделилась и с грустью смотрит, как несчастное тело бежит по горе, выставив вперед скованные руки, время от времени ударяясь о безразличны смереки.
3
Наконец Бойчук решил, что теперь им грозит более реальная опасность повбиватися на бегу, в темноте, чем от пуль гебистов. Он остановился и упал на колени, прижавшись горячим лицом к прохладному стволу. Отец Василий лежал на земле, — казалось, что легкие вот — вот взорвутся. Эхо выстрелов уже не доносилось до них.
Бойчук попытался поднять руки — туго затянуты браслетами наручников кисти свело пронзительной болью. Бойчук понял — он сейчас лишится или наручников, или собственных рук. Он стащил автомат и, сняв с предохранителя, протянул священнику.
— Придется вам, пан отче, немного пострелять.
Отец Василий удивленно посмотрел на него. Бойчук стал возле дерева и положил запястья на шкарубкий ствол. Батюшка, натужно удерживая ППШ, приставил ствол к блестящего цепи. Глухо ударил выстрел. Бойчук сплюнул и оглянулся, — словно сразу на поляне должны были появиться солдаты. Затем стащил пиджак и на нем, распухшими руками, привычно разобрал автомат, долго ковырялся извлеченной из затвора пружиной в замках браслетов и, наконец, сбросил их. Вскоре и священник растирал свои освобождены кисти.
Осторожный Бойчук присыпал землей кандалы и присыпали листьями. На всякий случай, они, едва волоча ноги, отошли еще на километр вглубь леса и только там окончательно остановились, забывшись тревожным сном.
— Мы находимся за несколько километров от Синей горы, с юга там село, далее хутор с нашим связным, — Бойчук уверенно чертил веточкой вокруг камня, призванного изображать Синюю гору, — надеюсь, на хуторе отдохнем, а там… — он неопределенно махнул в синюю даль.
Почти незаметной тропинке они отправились через чащу. Отец Василий, идя сзади, спросил:
— Засада на дороге — это случай?
Бойчук улыбнулся:
— Случайно, пан отче, здесь ничего не бывает. С этой тюрьме я смог передать записку в подполье даже из камеры смертников при гестапо.
— Скажите, — все эти годы вы продолжали бороться?
Не оглядываясь, Бойчук ответил:
— Боюсь, пан отче, что мои грехи не сможет простить наиблагостнейший священник.
— Я не собираюсь вас исповедовать.
— Каждому свое. Видимо, кто сверху присудил мне заниматься не совсем благотворительной делом. Кому надо грешить, а кому замаливать их грехи.
— А вы уверены, что грешите?
— С точки зрения теологии, за мной давно зарезервировано место в аду. Я не могу прощать врагов, не могу смиренно подставлять свою голову под п'ястуки других. И к тому же, моя вера в Бога подчиняется вере в другую духовную субстанцию.
Отец Василий удивленно воскликнул:
— В какую?
Бойчук немного замедлил ход и тихо, так что священник едва услышал, сказал:
— В Украину.
Вечером они добрались до хутора. Бойчук долго наблюдал за зданиями, которые белели под горой, потом вернулся к батюшке и задумчиво сказал:
— Нечто странно, — хутор словно вымер. Во дворе собаки лают, но ни одного человека не видно. Для засады слишком спокойно, месяц назад был здесь, как сотня проходила, все было хорошо, а сейчас непонятно. Лучше обойдем.