Башни человеческих душ
Шрифт:
– Тайны здесь никакой нет, но я бы не обсуждал с вами личное дело пациента, если бы он был жив, а так вполне могу поведать, что с ним произошло. Если быть кратким, судно, на котором он с семьей следовал из Бликвудских островов в город Эльм, потерпело крушение во время сильного шторма. Волею судьбы, он стал единственным выжившим, сумев взобраться на кусок палубы и выловить несколько ящиков с едой и бочку с питьевой водой. Он провел в открытом море почти десять дней, пока его не обнаружила поисковая команда, направившаяся по следу пропавшего корабля. Когда его подняли на борт, у него были ярко выпученные глаза, он все лепетал про каких-то морских дьяволов и призраков, что загубили корабль и хотели добраться до него самого, но маленькая фея дала ему волшебный оберег, который защищал его от злых духов. Этим оберегом оказался маленький огарок свечи, который он сжимал в правом кулаке, а все попытки отобрать его заканчивались
– Вот это история! Можно целую книгу написать, как думаете?
– Вполне возможно, но самое интересное было другое.
– И что же?
– Что-то напугало его перед смертью, да так, что он разбил плафон с лампой и зажал ее в правой руке. Самое странное, что горячий патрон оставил след от ожога, но он не выпустил его из руки, и вот в чем загвоздка: что же он видел такого, из-за чего готов был терпеть жгучую боль?
– Черт знает этих психов, профессор. Если они теряют свои шарики, то собрать и положить их на место больше невозможно, хоть ты старайся еще тысячу лет! Проще закрыть их от людей подальше, где они никому не будут мешать!
Карл Фитцрой ничего на это не ответил и обнаружил, что уже опаздывает на пару, но тут Кофман вспомнил, зачем собственно остановил профессора:
– Я вот что хотел вам сказать: как там продвигается работа над диссертацией вашего аспиранта? Его, кажется, зовут Август?
– Да, правильно. Не переживайте, работа идет полным ходом, мы скоро закончим последний раздел, останется лишь сделать выводы и оформить список литературы.
– Рад слышать, но за две недели до защиты, которая к слову, должна состояться в первых числах июля, конечный вариант должен быть у меня на столе, чтобы я мог сделать свои замечания, если таковые появятся и подписать титульные листы. Надеюсь, что к намеченному сроку все будет готово.
– Не переживайте, все будет сделано во время и как надо.
Кофман одобрительно кивнул, после чего удалился к себе в кабинет, а профессор отправился на лекцию, куда уже сильно опаздывал.
2
Лекции проходили мучительно долго. Пыльные и грязные аудитории, где длинные зеленые парты, на которых оставили свои наскальные рисунки не одна сотня человек, были воплощение гнетущего разрушения. Старые окна в черных рамах давно требовали помывки и капитальной покраски, дыры в полу просили себе новые плиты и смену покрытия, а по облупившейся краске на стене можно было составлять карту нового мира. Профессору пришлось восседать на весьма потрепанном стуле в деревянной оправе, которая когда-то была золотистого цвета. Избитый временем стол опасно покачивался со стороны в сторону и грозил развалиться на кусочки, если бы на него положили что-нибудь посерьезней листов бумаги, папок и письменных принадлежностей.
Студенты были подавлены, несколько царившей вокруг обстановкой, сколько жарой, которая была столь нехарактерна для середины мая. Теплой ветерок, залетавший из открытого окна, поднимал в воздух частички серой пыли, спутывал длинные волосы девушек и лениво переворачивал исписанные страницы.
Профессор с трудом вычитал положенный курс практической психологии, напомнив всем собравшимся о том, что по его дисциплине у них стоит зачет, а потому всем необходимо сдать реферат по выбранной теме и ответить на один теоретический вопрос, чтобы получить заветную оценку.
Отпустив последнюю группу на десять минут раньше, профессор ощутил бурчание в желудке, которое быстро напомнило ему, что он завтракал уже очень давно. Быстро засунув конспект лекций в портфель, он весьма энергично спустился по ступенькам с третьего этажа и направился прямиком в «Кампус», где заказал суп с лапшой, рисовую кашу с котлетой, пирожок со сливовым повидлом и два стакана компота из сухофруктов. Покончив с едой, доктор Фитцрой поглядел на часы и обнаружил, что через пятнадцать минут, ровно в три часа, его будет ожидать Людвиг у входа в корпус. Спокойно допив последний стакан компота, профессор поднялся и вышел из кафе. Солнце беспощадно припекало спину, Карл Фитцрой почувствовал, как на него накатывают волны пота, а потому поспешил укрыться в тени корпуса, куда доносился насыщенный аромат цветущего неподалеку абрикоса.
Людвиг прибыл на шесть минут раньше срока, и вот они уже снова колесят по улицам Фэллода, который, как показалось профессору,
Наконец, на место происшествия прибыл отряд полиции, спор удалось урегулировать, разбежавшуюся живность – поймать, а дорогу – расчистить, и вот движение стало снова свободным!
Проведя в дороге на час дольше, профессор и Людвиг, наконец, достигли места назначения. В любой другой день, Карл Фитцрой уже ехал бы на поезде обратно в Брюкель, но Людвиг Шварц внес приятное изменение в его повседневное расписание, дав возможно немного отойти от ежедневной рутины. Оказавшись в относительной прохладе квартиры, благодаря закрытым окнам и теневой стороне, профессор с радостью расположился в том же кресле, а Людвиг уже принес ему стакан воды с лимоном и льдом, что значительно понизило градус его тела и дало приятное расслабление. Немного отдохнув и поговорив на отвлеченные темы, профессор почувствовал, что готов рассказать продолжение своей истории и обсудить его ночные кошмары.
– Итак, – произнес Людвиг, немного откашлявшись от холодной воды, которая на секунду сцепила горло, – на чем мы остановились?
– Мне помниться, что я закончил рассказ на том, как переехал в Энти и получил работу у доктора Шмидта.
– Ах, да. Вы, кажется, хотели рассказать о том, как стали из хирурга психологом?
Профессор одобрительно кивнул и сказал:
– Как и все в моей жизни, это событие решил простой случай…
3
Я тогда работал в расширенной больнице доктора Шмидта, но Грета уже ушла в декрет и вскоре полностью посвятила себя заботам о нашей маленькой дочке. Каждый день мое мастерство становилось все совершенней, а операции – более сложными. В один из таких дней я благополучно ампутировал молодому человеку правую руку, которую раздробил упавший железный плуг. К сожалению, его тело шло на поправку, а вот дух – увы, совсем в противоположную сторону. Юноша замкнулся в себе, часто плакал, почти лишился сна и вскоре стал отказываться от еды. Видя, что парень сам себя загоняет в страшную депрессию, которая может довести его до потери рассудка, я посчитал своим долгом постараться помочь ему зашить душевные раны. Помню, что тогда даже ничего толком не знал о психологии, смутно припоминая какие-то отдельные кусочки знаний, которые получил еще в университете. Стоит сказать, что тогда «изучение человеческой души» сводилось к средневековым пыткам в сумасшедших домах, где мало кого заботило, что будет с человеком дальше. Просто от таких нежелательных элементов старались как можно скорее избавиться, чтобы они не мешали своей семье и обществу. Если бы болезнь этого паренька зашла гораздо глубже, и я не смог бы её остановить, то наверняка он бы стал пациентом подобных заведений. Но я пошел по более сложному пути, начав с ним простые разговоры на отвлеченные темы, стараясь не упоминать о его ампутированной руке. Во многом мне помог опыт общения с солдатами на фронте, которые изливали мне свои истории, сбрасывая с души каменный груз.
Постепенно, в течение недели, он начал приходить в себе, а позже стал снова нормально питаться и даже улыбаться, а когда я рассказал ему, что существует множество профессий, которыми могут заниматься инвалиды, в том числе даже спортом, и вести вполне нормальный образ жизни, он окончательно пошел на поправку. Я обещал сделать ему хороший протез, который скрывал бы его недостаток, ну а в один из вечеров мы пошли с ним на танцы в деревенский клуб. Честно говоря, это был дикий эксперимент, и я сам жутко боялся, что общество может посмеяться над ним или повести себя просто пренебрежительно, но все пошло как нельзя лучше: вокруг него сразу собралась толпа сердобольных барышень, которые перекрикивая друг друга, звали его на танцы. Конечно, танцем это было назвать сложно, но пара оборотов и вот мой дорогой пациент уже совсем забыл о своей проблеме. К моменту выписки, он уже полностью пришел в себя и покинул нашу больницу с улыбкой на лице, несмотря на то, что руки ему уже было не вернуть.