Башни
Шрифт:
– Странно, раньше я видела только вашу, с той стороны, – она махнула рукой через плечо, – а теперь ее нет. – Она обернулась к Домотканову. – Зато появилась новая с противоположной стороны. – Голубые глаза, ища поддержки, смотрели на Домотканова.
– Всегда видна лишь одна башня, та, куда надо идти, – раздался вдруг сбоку окончательно охрипший от усталости голос Валентина, который, наконец, осилил лестницу и добрался до более молодых спутников. – Я же говорил, что она может появиться. Вот она и появилась. А прежняя, – он повел тяжелой рукой, опираясь другой на булаву, как на костыль, – прежняя больше не нужна.
– Куда же она делась? – спросила Даша.
– Это вопрос не ко мне, – переведя дыхание, ответил Валентин.
Солнце еще ниже склонилось к цепи холмов за новой башней, едва различимой из-за огромного расстояния. Ни определенного цвета, ни четкой формы, один намёк, похожий на пробившийся росток.
– Завтра пойдем к ней, – негромко прибавил Валентин.
– Почему? – так же тихо спросила
– Потому что больше некуда. – Валентин отвернулся, приставил ко лбу ладонь козырьком, чтобы не мешало солнце, и снова уставился на далекую башню.
Подзабытая было тишина вновь охватила всё вокруг. Ни движения, ни звука.
– Как в церкви, – осторожно нарушила ее через некоторое время Даша. – Помолиться, что ли?
– А это не помешает, – согласился Валентин, убирая ото лба ладонь и поворачиваясь к спутникам. – Хотя и не поможет тоже.
– Поможет, – не согласилась молодая женщина. – Мне всегда помогало.
Валентин не стал возражать.
Домотканов и слушал и не слушал разговор, словно был занят чем-то более важным. Рассеянный взгляд соскользнул с далекой башни и остановился под стеной той, на которой они стояли. Примяв высокую траву, внизу лежал крупный зверь. Светло-серая пышная шкура с темными пятнами, широкие лапы, голова с раскрытой, вероятно, в предсмертном рыке, пастью, ухо с кисточкой. Клыки, будто дождавшись момента, отбросили отраженный от низкого солнца свет прямо в глаза Домотканову – золотой, яркий, ярче самого солнца. Домотканов не удивился этим золотым мертвым клыкам, в памяти лишь проступил, озаренный их золотом, образ белого коня с чугунными копытами, тоже мертвого. Не говоря ни слова об увиденном, Домотканов медленно повернулся к товарищам и, будто к слову, поинтересовался:
– Даша, а у тебя, случайно, нет телефона?
Даша машинально хлопнула себя по карману брюк, но потом, опомнившись, быстро ответила:
– Нет. Когда выходила из дому, было не до него.
– Как и мне, – мягко, словно извиняясь, ответил Домотканов. – Как и…
– Надо бы побыстрей собрать веток для костра, пока не стемнело, – прервал их Валентин.
– Да, конечно, – согласился Домотканов.
Даша не сказала ничего, а лишь первой двинулась к распахнутому люку, у которого было две крышки: одна решетчатая, чугунная, вторая плотная, деревянная.
8
Яблоневая роща, или сад, начиналась шагах в тридцати за башней и тянулась, на удивление, далеко, точно лес. Кому тут столько яблок? Домотканов дотронулся до одного из них: продолговатого, матово-зеленого. Оно елочной игрушкой закачалось на ветке. А каковы на вкус по сравнению с нашими? Конечно, еще вкусней, – без малейшего сомнения решил он. Но всему свое время: сначала дрова, а потом ужин, чтобы не собирать и ломать колючие сухие ветки в потемках.
С объемистой охапкой сучьев Домотканов вернулся ко входу в башню, у которого лежали их сваленные на траву вещи, и положил рядом дрова. Затем пошел собирать новую. На полпути к опушке он встретил Валентина с охапкой дров. Тот стоял и смотрел под стену, где лежал мертвый зверь. Переглянувшись друг с другом, они пошли каждый своей дорогой.
Потом был ужин из Дашиных яблок. Валентин раскатал пальто, ссыпал в сторону свои помятые, начинавшие темнеть яблоки и переложил на него с травы красивые Дашины. Усевшись вокруг, словно возле стола, они принялись за еду.
Эта тишина подстерегала всегда и повсюду. От нее убегали словами, смехом, движением, но с некоторых пор уже не могли до конца убежать. Как задний фон, она постоянно стояла в ушах, будто без умолку о чем-то спрашивала, вмешиваясь в любой разговор, в любой жест. От этого становилось не по себе. Но ничего сделать было нельзя. Нельзя же, в самом деле, заставить зашуметь эти листья, заскрипеть стволы с ветками, обрушить с чистого неба дождь, зажечь молнию и раскатить по холмам гром. Они здесь не хозяева. Спасибо, что солнце, хоть и незаметно для глаза, но двигается. А то бы без этого совсем было плохо, как, например, сейчас, после того, как его не стало. Быстрей наверх и разжечь костер, который своим веселым треском и пламенем разгонит эту удручающую тишину и неподвижность.
Костер, и вправду, выручил. Возле него стало как в светлой уютной комнатке, отгородившейся ото всего бойко заигравшими красноватыми стенками. И разговор полился такой же веселый, как он, как дома. Может быть, мы даже когда-нибудь туда вернемся. А почему нет? Кто сказал?
9
Дашины шаги по серым плитам становились всё медленнее и медленнее, пока не прекратились совсем. Даша внимательно оглянулась по сторонам. Что-то вокруг суетилось, занимая новые места, как в перестраиваемой мозаике. Была одна картина, стала другая. Но так не может быть, с трудом соображала женщина, вернее, не должно, а впрочем… о чем это я? Даша провела взглядом по сторонам еще раз. Где родная комната, желтый шкаф, портрет Че Гевары на извилистых, точно текущая вода, обоях? Был просто приступ, один из многих. Но он миновал. Или нет? Я по-прежнему там? Или, вдруг замерло у нее в груди, случилось что-то еще более худшее – я заболела сильней. Даша ощутила, как по щекам сами собой, словно те струи на далеких обоях, потекли слезы. У нее, которая приучила себя мириться с любым положением. Или она всё та же слезливая девчонка, что была и до войны? Наверно. Горбатого могила исправит. А она вообразила… Впрочем, опять – о чем это я? Если не хочешь сойти с ума окончательно, то лучше напряги его остатки и постарайся разобраться в происходящем. Может, оно совсем не то, что ты подумала. В твоем положении это единственное спасение или хотя бы ключ к нему, ключик. Золотой, как у Буратино. Но как ни старалась Даша, ключ открывал лишь одну дверь, пугая всё больше и больше. Этот чистый, словно подметенный пол, ровные стены со светлыми прорезями в виде крестов или крестами в виде прорезей, эти пестро разукрашенные флаги и стяги как с иголочки – в старой полуразрушенной башне, куда она входила…
Не успев сообразить, что делает, Даша резко, как фигуристка, развернулась на гладкой плите и бросилась вон из башни. Раз ключ не помогает, зачем он вообще тогда нужен. Густая и высокая, до колен, трава сразу за выходом опутала ноги. Но дальше идти и не пришлось. Из травы, шагах в десяти от Даши, поднялся на крепкие лапы леопард. Нет, не леопард, осадила свою оторопь Даша, а всего лишь рысь с такими же темными пятнами на шкуре, как у него, но только на светло-серой, а не на желтой. Черные кисточки на кончиках ушей шевельнулись словно на ветру. Усугубляя томительное ожидание, зверь раскрыл пасть и показал мощные острые клыки, но не белые, как следовало ожидать, а засиявшие ослепительным золотом. Издав недовольное рычание, рысь опустилась в траву, будто хотела продолжить там прерванный отдых, но это был всего лишь Дашин самообман. Как выпущенная из миномета мина, зверь вылетел из травы, выставив перед собой, точно когтистые веера, широкие лапы.
В самый последний момент Даша рванула в сторону, как от пули, и лапы с растопыренными когтями лишь зацепила надбровье. Однако это был не просто бросок от врага, но одновременно и отступление. Продолжив бросок плавным поворотом, Даша направила себя в арку прохода. Только он, проснувшийся военный опыт, и выручил. Пока рысь, приземлившись на оставленное Дашей место, совершила новый прыжок, Даша уже вписалась в проход и, оттолкнувшись для скорости руками от его стенок, влетела в башню. Ноги в проверенных надежных ботинках пронесли по серым плитам к запримеченной, оказывается, еще вместе с флагами и прорезями прилепившейся к одной стенке лестнице и внесли на ее чугунные ступеньки. Но зачем, разве большая кошка не бегает по лестнице гораздо лучше человека? В конце концов, выбирала не столько сама Даша, сколько тот самый тяжелый опыт. Вероятно, он помог заприметить тогда же кое-что еще или, если и не заприметить, то предположить.
Как бы то ни было, но состязаться в скорости с рысью никакой опыт помочь не мог. Разве что вовремя предупредить. Даша резко развернулась и встретила нападающую выброшенным ей навстречу крепким ботинком, очевидно, рассчитывающим попасть в морду и отбросить преследовательницу назад. Но противник был не менее ловок. Вместо того чтобы нанести удар, ботинок вдруг оказался у него в пасти – в блеснувших победным золотом в полумраке башни клыках. Боли, как и следовало ожидать в подобных моментах, Даша не почувствовала, а потому ничто не мешало ей присесть на ступеньку и обрушить на наглого зверя второй ботинок, который не промахнулся. От сокрушительного удара в переносицу рысь выпустила ногу Даши и сорвалась с гладких ступенек. Извернувшись гибким телом в воздухе, большая кошка упала на лапы несколькими ступеньками ниже. Пришедшие тут же в движение лапы заскрежетали по металлу не хуже танковых гусениц и снова бросили зверя в атаку. Но было уже поздно: Даша выскочила из люка под открытое небо, пригнулась на таких же, как и внизу, серых плитах, словно заранее знала, что будет здесь делать (хотя, конечно, не знала), набросила одной рукой на отверстие люка чугунную решетку, пронзительно вскрикнувшую ржавыми петлями, а второй рукой задвинула на ней засов. Оскаленная золотым и белым пасть ударила в решетку. Но та удержала, лишь нервно дрогнула в засове, окатив Дашу гулкой волной. Золотые клыки вцепились в прутья, точно надеясь перегрызть их. Клыкам на помощь пришли лапы с черными крючковатыми когтями. Бешеное рычанье и пронизывающее мяуканье вперемешку с металлическим скрежетом рвало всё подряд: и уши, и грудь, и серые плиты, и воздух, и солнечный свет. Белая пенистая слюна брызнула сквозь решетку. Даша отпрянула в сторону, словно боясь заразиться, пригнулась и подхватила за край еще одну крышку – дощатую. Вскрикнув на таких же, как у решетки, крикливых петлях, она отгородила от беснующегося зверя. Задвижки на крышке не было. Даша убрала протянувшуюся было руку к тому месту, где она должна была быть, где была у решетки, выпрямилась. Что я ей такого сделала, что нужно так на меня злиться? – спросила она. Но через минуту снова потянулась к крышке и распахнула ее. Зверь продолжал бесноваться. Интересно, насколько его хватит, задумалась Даша, опускаясь на корточки, глядя в горящие в полуметре желтым пламенем глаза и бездонные черные щели в них, будто стараясь переглядеть зверя. Но ни переглядеть, ни дождаться хоть капли ослабления неистовости не удалось, потому что отвлекло другое. Оно вдруг плотным объятием охватило спину, отчего спине стало то ли холодно, то ли, наоборот, горячо, не поймешь, но одинаково плохо. Даша торопливо поднялась с корточек и оглянулась.