Башни
Шрифт:
Две других свиньи, очевидно, подражая вожаку, тоже поднялись на задние и заскребли передними по брёвнам. Заодно предъявляя и свои пятаки – такие же металлические. Бронза, – догадался Валентин, – красивый и прочный металл, – добавил он не совсем к месту – и совсем уж не к месту: – бронзовый век.
Свиньи продолжали раздражённо хрюкать, подпрыгивать и теребить острыми копытами надёжно уложенные брёвна. Злые маленькие глазки пожирали человека, красные пятаки метали в него, словно огонь, отражённые лучи.
Валентин вдруг вспомнил о распахнутой двери. Холодок пробежал по спине, сгоняя беззаботность. Не долго думая, он незаметно оторвал ладони от планки перил, тихонько попятился и, исчезнув из поля зрения осаждающих, резко развернулся и поспешил к лестнице. Ступеньки приняли быстрые, но в то же время осторожные шаги, лишь последняя предательски скрипнула, но это уже было всё равно: в дверях появился тот самый – самый клыкастый и, теперь ясно что вдобавок самый сообразительный кабан. Он сходу двинулся на застывшего на полпути к двери Валентина. Грохот копыт по дощатому полу намекнул на то, что хоть это и сон, но лучше
Но Валентин этого уже не видел. Он стоял на широкой планке перил, придерживаясь за опору крыши, примериваясь к следующему броску – ухватиться рукой за поперечную балку, подтянуться и попытаться залезть на неё верхом – если, конечно, хватит сил. А не хватит – так сон закончится, только и всего. Но таким образом сну не суждено было закончиться. Постояв с пару минут в позе готовности, Валентин понял, что всё пошло не так, как он думал. Надо было проверить, как. Он спустился с перил, прислушался. Тихо. Сделал несколько таких же беззвучных, как эта тишина, шагов в сторону люка. Снова прислушался. Вообще-то какой-то звук был, но уж очень отдалённый: похрустыванья – словно раскусывалось что-то непрочное, чавканья – словно затем пережёвывалось. Вот докатился удар по чему-то твёрдому, отдавшемуся густым шелестом и падением мелких предметов. В мозгу Валентина внезапно возникли густые кудрявые деревца, откуда прибежали свиньи и, похоже, куда убрались опять. Только теперь деревья были покрыты не одними листьями, а и зеленовато-жёлтыми небольшими яблоками, на которые он не обратил должного внимания вначале. А теперь вот обратил, поскольку всё сходилось: свиньи вернулись к прерванному обеду. Они же всего лишь животные, ещё раз проговорил про себя Валентин, хоть и с бронзовыми пятаками. Как только враг пропал из поля зрения и из слуха, его попросту не стало, можно вернуться к вкусным яблокам. Если не шуметь и не показываться на глаза, то несложно избавить себя от представления. Валентин возобновил неслышные шаги и положил руку на перила. Всего-навсего продолжать в том же духе и закрыть дверь. Кажется, она запирается изнутри на щеколду, если не изменяет память, на тяжёлую бронзовую щеколду. (Почему бронза, мимоходом спросил у себя Валентин, что я нашёл в ней такого, если это мой сон?) Чуткие ноги повели дальше, вполне благополучно миновали лестницу, щелястый дощатый пол с помостами и открывшими свою тайну конусами на них – выставку бронзовых колоколов различного размера. Но сейчас было не до них. Валентин упёрся ладонью в край двери и решительно повёл её к щеколде. Тонкий писк петель не внушал тревоги, а вот звонкий лязг щеколды заставил насторожиться. И недаром. Доносившееся снаружи громкое чавканье прекратилось, раздался знакомый визг и, немного погодя, приближающийся топот. Он перерос в громоподобный удар в дверь. Ещё бы – бронзовым пятаком, мелькнуло у Валентина. Он невольно отпрянул от сотрясшейся от нового удара двери. Но массивная щеколда держала запор надёжно. Да и доски двери были не из тонких. Вспомнив свои умозаключения насчёт животного ума, Валентин замер. Так и есть: удары пошли наубыль, как и возмущённые визг с хрюканьем. Через минуту, обменявшись друг с другом коротким, как бы рассудительным хрюком, свиньи удалились.
Соблюдая прежнюю осторожность, Валентин отошёл от двери и направился к колоколам.
Они стояли на прочнейших помостах приблизительно на равном расстоянии один от одного, маленькие, большие, средние – как бы в художественном беспорядке. Все одинаково позеленевшие, прячущие под слоем разрушения какие-то узоры. Колокола занимали не весь опоясывающий стены от двери до двери помост, там, где они заканчивались, начинался ряд таких же различного размера «языков», а ещё дальше – бухты верёвок и канатов.
Закончив беглое знакомство, Валентин двинулся к колоколам для более тесного. Под крошащейся под пальцами сине-зелёной коркой притаились лишь нехитрые узоры: кресты, ромбы, волны, круги и тому подобное – но никаких символов или букв. Колокола не хотели приоткрывать своей тайны, тайны этого мира… Этого сна, поправил себя Валентин и вдруг задумался. А с чего он взял, что это сон? Он что, забыл о кишащих иных реальностях, альтернативных мирах, о которых прожужжали уши современникам? Вот один из этих миров, так сказать, собственной персоной. Валентин засунул палец под край шерстяной шапочки и почесал голову и одновременно со всем остальным подумал, что в ней тут слишком жарко, никакая тут не зима, а лето, причём очень тёплое лето. Он снял шапку и сунул её в карман пальто. Затем продолжил обход загадочной выставки. Или не менее загадочного склада.
«Языки» тоже были старыми, покрытыми толстым слоем коррозии. С увесистыми набалдашниками, с ушками для верёвок, канатов. А вот и сами верёвки с канатами. Только такие же попортившиеся на вид от долгого неупотребления. Валентин не удовлетворился одним видом и принялся проверять их в деле. Верёвки рвались как бумажные, и чем были толще, тем менее прочней: последние распадались в руках ещё до натяжения. А о канатах и говорить было нечего – их бухты осыпались точно горки пепла. Валентин снова задумался, наверно, такая же участь ждёт и колокола, только через более долгое время, но ждёт непременно. Потому что тут они никому не нужны. Он бросил задержавшийся в руке обрывок верёвки на помост и взглянул на люк, до сих пор позволявший различать все эти верёвки, канаты, «языки», а тут вдруг положивший этому конец. Всё тонуло в густом сумраке. Валентин понял, что это случилось на самом деле вовсе не внезапно, а как положено вечером, постепенно, просто он не обращал на это внимания до самой последней минуты. Теперь надо почти наощупь выбираться отсюда наверх – туда, где света осталось наверняка побольше. Выбираться и подумать о том, что делать дальше.
Наверху было, конечно, светлей, но явно не надолго, скоро и сюда придёт ночь. Ночь в этом странном месте, возможно, ещё более странная, чем день. Валентин подошёл к бортику и выглянул из-под навеса. Так и есть, неба не узнать, какие-то чужие созвездия. Может ли такое быть во сне? Наверно, может. Кто-нибудь исследовал, чего может быть во сне, а чего никак не может? Дурацкий вопрос, к чему он теперь?
Валентин не заметил, как он тихонько присел на широкую планку перил, взялся для надёжности за подпирающий крышу столб и загляделся на небо, на сливающуюся с ним землю. Просто загляделся без всяких мыслей. Тепло, тихо и как-то неожиданно спокойно, несмотря на всю эту чужбину. Да не такая уж она и чужая, вон знакомая Медведица, а вон голубая Вега, кое-что на месте, как дома, но только кое-что, будто специально. Специально для чего? Непонятно. Никаких подсказок. Что ж, значит, надо их найти, они обязательно должны тут быть, иначе вся эта затея не стоит и ломаного гроша. А так даже в самом из альтернативнейшем из миров не бывает, не говоря уж о снах.
Словно за спиной зажгли лампу – ночную, мягкую. Её серебряный свет залил убегающие вдаль холмы, стрелки елей, слиток озера в долине, отбросил тень на траву перед башней, на окраину яблоневой рощи. Валентин обернулся и взглянул в ясный глаз зависшей в просвете между крышей и бортиком луны. По-чужому маленькой луны, но по-родному такой же серебристой, очаровательной.
Какой-то негромкий шорох отвлёк от неё внимание Валентина и заставил снова взглянуть под стену, на которой он сидел. Три пёстрых свиньи стояли там, сразу же за границей тени, облитые лунным светом. Они без визга и хрюканья смотрели на сидящего на башне человека. Серебряный свет отразился от их задранных кверху пятаков, преобразился в бронзовый и протянулся тонкими лучами к глазам Валентина. Связывающие его и их светлые нити погорели немного и погасли, так как луна поднялась выше. Но этого небольшого времени хватило, чтобы у Валентина к свиньям прошла враждебность. Мы ещё подружимся, пообещал он, а если не подружимся, то расстанемся по-хорошему.
Постояв и поглядев на нового жителя башни ещё немного, свиньи так же молча удалились в свою рощу, вероятно, на ночлег.
Проводив их взглядом, Валентин подумал, что и ему, пожалуй, пора подумать о том же. Он вспомнил, что посреди площадки имеется такой же шестиугольный, как башня, ещё один помост. Предназначенный, по-видимому, на этот раз не для вещей, а для людей. Или и для тех и других одновременно. Валентин приблизился к его тонущему в тени выступу, упёрся в него руками, развернулся и сел. Причём так обвально, что даже стало больно. Только сейчас он ощутил, как сильно устал. Скорее даже не столько от физических нагрузок, сколько от нервных. Их последствия электрическим током пробегали по немолодому уже телу. Понемногу из резких разрядов они превратились в равномерное гудящее по всему телу напряжение. Валентин, сам не помня как это случилось, из сидячего положения вдруг очутился в лежачем. Взгляд упирался во внутренний угол конической крыши, загородившей целиком этот чуждо-знакомый мир, как будто его и не бывало вовсе. Но он был. Оставалось подобрать с пола ноги, упереться ими в край настила и подать усталое тело ближе к середине помоста, чтобы ноги не свисали. А там уже можно и закрыть ненужные больше глаза. Пальто толстое, тёплое, послужит как матрасом, так и одеялом. К тому же ночь на удивление тёплая, не хуже чем сам день. Ощутив неудобство от подпирающих затылок досок, Валентин вспомнил о шапке, вытянул её из кармана и натянул на голову. Всё, теперь полный порядок. А вдруг, пробежало в нём вернувшимся электрическим разрядом, я проснусь уже дома, на привычной кровати в своей одинокой избушке? Разряд разрядился, Валентин в последний раз устроился поудобнее и, то ли увлечённый идеей проснуться дома, то ли окончательно побеждённый усталостью, через несколько минут уже спал…
Свиньи пробудили его своим ранним завтраком, сопровождавшимся таким отчётливым чавканьем и буханьем по стволам, как будто они делали это не в стороне от башни, а прямо над ухом. «Проголодались, видно, за ночь», – сочувственно подумал Валентин и тут же с оборвавшимся сердцем понял, что никуда чёртов сон не исчез, а … по-хозяйски продолжался. Или был никаким не сном по второй вчерашней версии. Ну и чёрт с ними с этими версиями, раздражённо заключил он и сел на своём шестигранном лежаке.
Снова был день, правда, не конец его, а начало. А с чего начинать ему, Валентину? Сидя и поглядывая из-под навеса по чужим сторонам, невольно и вольно прислушиваясь к довольному чавканью и обтрясанию яблонь, он пытался ответить на этот вопрос, но ничего не приходило в голову. В ней образовалась какая-то отталкивающая пустота. Так он сидел довольно долго, пока не обратил внимание на что-то, не замеченное до сих пор. Оно расплывающимся от далёкого расстояния крохотным красноватым столбиком стояло на верхушке высокого холма на горизонте. Валентин напрягал постаревшие глаза, пытаясь сделать из зыбкого столбика хоть что-нибудь более определенное, но безуспешно. Даже было непонятно, искусственного оно происхождения или естественного. Внезапно, будто вынырнув из мутной воды, всё озарила ослепительная мысль: это такая же башня, как та, с которой я смотрю. И уже не надо было тщетно перенапрягать зрение, всё было и так ясно, словно было расставлено по своим местам или, по крайней мере, начало расставляться.