Башня на краю света
Шрифт:
Она снова кивнула и пододвинула ему сахар и сливки, и карие глаза улыбались ей поверх чашки, и она уже больше не нервничала, и подумала, что в следующий раз непременно приготовит к кофе что-нибудь вкусное вместо этого сухого печенья.
Она набралась-таки храбрости и сказала мужу, что пусть хотя бы Джимми через раз будет дома, если уж он сам не хочет, и, когда мальчик был дома, Дункер почти все время отдавал ему: то просто болтал с ним, то играл в какую-нибудь игру, а то вдруг придумывал прокатиться с ним по городу, и, надо признаться, она стала даже чуточку ревновать его к Джимми, очень уж приятны были ей
— Я заходил сегодня в школу, — говорил, например, Дункер, когда она, бывало, уже нальет ему кофе, который теперь всегда стоял у нее наготове в термосе. — У Джимми там все в порядке.
— И уроки он аккуратно готовит, — горячо подхватывала она, — жаль только, что мы не всегда можем ему помочь, они сейчас проходят столько нового по сравнению с нами, верно ведь?
— Просто их учат сейчас по-новому, — объяснял он, — сейчас другие методы обучения, чем были в ваше время, сразу и не разберешься, мне, конечно, было бы легче, я ведь сам не так уж давно кончил школу, так что, если вы не против, мне совсем не трудно будет проверить иногда, как он справляется.
Или же, например:
— Я тут побывал сегодня в Детском клубе, там у Джимми тоже все в порядке.
А однажды, в ответ на ее робкий вопрос, а что, собственно, значит «все в порядке»:
— Да просто он совсем уже не такой буян и драчун, каким был одно время, так что мы можем радоваться.
— Да, конечно, — сказала она, и действительно радовалась, и стойко сносила подтрунивания мужа насчет того, как она вылизывает квартиру и чистит перышки к приходу своего помощника. Можно, черт дери, подумать, что между ними завелись делишки совсем другого свойства. Сносила его ворчание и брюзжание — с какой, мол, стати он, со своей больной спиной, должен высиживать в этих паршивых кино и забегаловках, подумать только, выгоняют человека из собственного дома — и всегда доставала ему бутылку пива, когда он, вернувшись домой, заваливался на свою любимую кушетку, и заранее знала, что, осушив одним духом полбутылки, он вытрет рот и спросит, ворчливо и с неприязнью, но уж никак не равнодушно, ну, так что же он сегодня сказал, этот Дункер. И она рассказывала ему, что с Джимми все в порядке, он стал так хорошо вести себя, и в школе, и в Детском клубе, совсем стал хороший мальчик, и муж кивал, ну конечно, само собой, еще бы не хороший, конечно хороший, он-то лично все время это знал, уверен был, что с парнем все будет в порядке.
— И без помощи твоего Дункера. Но раз уж для тебя он один свет в окошке, ладно… шут с ним…
— Лишь бы все было хорошо… — говорила она.
В один из таких вечеров Дункер принес к кофе коробку пирожных. Он проходил мимо кондитерской и увидел их в витрине, и они так аппетитно выглядели, что он просто не устоял.
— Вы с ума сошли, — сказала она, бережно принимая коробку, словно ей дарили бог весть какую драгоценность, а Дункер, уже свой человек в доме, повесил плащ и первый прошел в комнату. — Прямо-таки с ума сошли.
— Просто они мне понравились, и я решил, почему бы нам их не попробовать. Могу же и я хоть иногда позаботиться об угощении.
Он улыбался, но как-то невесело, словно был чем-то расстроен.
— И
— Да, конечно, кофе уже ждет, сейчас будем пить. Кладите себе сахар.
— Ага, — сказал он, — спасибо, — явно забыв про неизменную их шуточку насчет того, что ему грозит ожирение, поскольку он кладет в чашку целых три куска.
Он рассеянно помешивал ложечкой и был сегодня какой-то не такой. Напрасно она искала веселой искорки в его глазах и той особенной морщинки на переносице — тайных знаков их сообщничества.
— А Джимми сегодня нет дома? — спросил он, и она посмотрела на него с удивлением: обычно он всегда помнил, в какой вечер мальчик должен быть дома, а когда вечер принадлежит им одним.
— Он пошел к приятелю, он ведь был в прошлый раз.
— А, да, действительно был. Ну что ж, попробуем, съедобны ли пирожные.
Она подождала, пока он первый попробует, и тогда уже, проглотив слюну, отломила ложкой кусочек от своего.
— Ну как? Вкусно?
— По-моему, очень, в жизни не ела ничего подобного, — сказала она с полным ртом, смакуя крем и марципаны, а потом, когда с пирожным было покончено, указала глазами на сигаретницу: — Может, попробуете все же моих?
Обычно он отказывался и курил только из своей пачки, хотя она давно уже приметила, какую именно марку он курит, и всегда ставила в сигаретницу несколько штук.
— Ну что ж, возьму, пожалуй, была не была… — И подождав, пока она передвинет пепельницу на середину стола: — А вы сами, фру Ларсен, никогда не курите?
— Да какая из меня курильщица. В очень редких случаях. Муж говорит, что я никогда не научусь, что я курю, как конфирмантка. Иной раз вроде и тянет, но стоит взять в рот — и все, противно.
Она сама чувствовала, что ее болтовня не встречает в нем никакого отклика, эта его странная озабоченность разгораживала их будто стеной, вот если б можно было сейчас похлопать его по руке и спросить, что с ним такое, отчего он так расстроен.
— Может, вы все же закурите, а? — сказал он, и только тут в ней зашевелилось подозрение, что, наверно, с Джимми что-то не так. — Я был сегодня в Детском клубе, они мне звонили.
— Вот как? — сказала она.
На скатерти было коричневое пятно. Наверное, от кофе, след одного из их кофепитий. Она машинально обводила его пальцем, ожидая продолжения.
— Джимми взял чужие деньги. И в общем-то порядочную сумму. Получилось так, что кто-то из персонала оставил на вешалке в учительской свою сумку, и он взял оттуда что-то около ста крон, но истратить их он не успел, так что в этом смысле все в порядке. И вообще это никакая не катастрофа, так что не будем преувеличивать.
Он замолчал, и она, подождав, спросила, не могла не спросить, хотя и страшилась ответа:
— А как же… как они узнали, что это он?
— Они и прежде замечали, были такие случаи. Всякие мелкие пропажи. Ну, там, знаете, мелочь из карманов ребячьих пальто или что-нибудь из портфелей. Они вообще-то были почти уверены, что это он, иногда даже уличали его, находили у него деньги, но он, как они говорят, редкостный упрямец, в жизни ни в чем не признается. В общем, не будем преувеличивать и делать из этого трагедию, мальчишки почти все этим грешат, со мной, помнится, тоже случалось такое.