Башня на краю света
Шрифт:
Она глубоко, прерывисто вздохнула.
— Я поеду и поговорю с ним. Сегодня четверг, и он должен быть на месте, адрес у меня есть.
В глазах мужа мелькнуло удивление. Потом он задумчиво кивнул.
— Ну что ж, наверное, тебе и правда стоит съездить. Ты ведь так в него веришь, лучше уж съезди. — И поскольку она продолжала сидеть, как бы привыкая к этой мысли: — И не теряй зря времени, ты же такая копуша. Я тут сам все уберу.
— Хорошо.
Она поднялась, сама себе не веря: а я ведь в самом деле еду.
Хорошо, что он оставил адрес, так что разыскать оказалось нетрудно, и, хотя само по
Ведь кофе у него там, наверное, нету.
Она поднялась по лестнице и прошла длинным коридором в самый конец, до последней двери, всё, как он ей объяснял, и подняла руку, и постучала. «А, это вы, фру Ларсен, здравствуйте, здравствуйте. Как поживаете?»
Она оказалась в просторной приемной, а поперек шла стойка. На обитых кожей диванчиках у двери сидели в ожидании посетители, а за стойкой были, две женщины, одна совсем молоденькая, другая постарше.
«Вы просто подойдете к стойке и скажете, что вам надо поговорить со мной, они все сделают».
Совсем как в магазине, подумала она тогда. И действительно похоже было на магазин, с прилавком и продавщицами. Вернувшись домой, она расскажет мужу, что все было ну совсем как в магазине. «Только я подошла к стойке, и тут же ко мне подскочила эта молоденькая».
— Что вам угодно?
— Мне хотелось бы поговорить с Дункером, — сказала она громко и отчетливо.
— Минуточку. Фамилия?
— Дункер.
— Нет, ваша фамилия. Имя и фамилия.
Господи, ну конечно же. До чего ж она все-таки бестолковая.
— Эвелин Ларсен.
Девушка отошла, посовещалась с той, что постарше, и снова подошла к стойке.
— Вы не припомните ваш номер?
А, ну да, номер карточки. Она чуть было не сказала, что Дункер его никогда не спрашивал, но тут же спохватилась: чего же удивляться, что девушка спрашивает. Как же это… первые-то шесть цифр она легко запомнила, а вот дальше…
— Может, карточка у вас в сумке?
Она с облегчением улыбнулась. Ну конечно. И схватилась за сумку.
— Не надо, не надо, — откликнулась со своего места та, что постарше, — я уже нашла. Эвелин Ларсен. Это же из дункеровских клиентов.
Она встала, подошла к двери в глубине, постучала, коротко переговорив с кем-то невидимым, прикрыла дверь и подошла к стойке.
— Дело в том, фру Ларсен, что господин Дункер здесь больше не работает. Ваш район обслуживает теперь фрёкен Лунд, она освободится буквально через пять минут, а вы пока присядьте, пожалуйста, подождите.
И так как она продолжала стоять, та, молоденькая, вежливо улыбнувшись, повторила приглашение:
— Присядьте, пожалуйста, и подождите, вон там, по-моему, есть свободное место.
Фрёкен Лунд оказалась внушительной дамой с широкими плечами и энергичным подбородком, и в глазах у нее не было и следа грусти, не говоря уж о боли, у нее был твердый, ясный, трезвый взгляд, безошибочно различавший цель и путь к цели, и непоколебимая убежденность в том, что единственным надежным средством борьбы против преступных наклонностей является
В конце каждой поездки ее ожидали либо мальчик, либо муж, и те постоянные перемены в них, из-за которых ей все труднее становилось до них добираться, сколько бы она ни ехала, меж тем как сами по себе поездки все больше делались для нее передышкой, когда ничего от нее не требовалось, и ничто не мучило, и можно было сидеть в купе у окна и все смотреть и смотреть на проплывающие мимо картины, бесконечно сменяющие одна другую. Днем — стройные, белоствольные деревья с сияюще зеленой трепетной листвой, и стаи грачей на пашне, и промелькнувшая вдруг по-субботнему пустынная улочка в станционном поселке, и магазинчики, куда она никогда не зайдет. И сумеречно-размытые вечерние картины — цепочки огоньков, теряющиеся во тьме полей и лесов, или вспыхнувшее вдруг вдалеке зарево огней, словно кто-то рассыпал полную горсть светло-золотистых жемчужин и забыл собрать.
Пока замедляющийся перестук колес не подсказывал ей, что пора, и она вставала, брала из сетки плащ или пальто и тем или иным путем добиралась до конечной цели путешествия — до мальчика или до мужа, где ее встречало либо мальчиково все более недовольное и раздраженное: «И чего ты без конца ездишь», либо мужнино все более равнодушное, с зевотой: «Ну что, как он там?»
До прибытия парома в порт остается несколько минут, просим пассажиров…
Она выпрямилась за своим столиком и испуганно оглянулась.
Уже. Уже сейчас. Еще бы хоть полчаса. Хоть пятнадцать минут. Пока она еще не доехала, пока она еще в пути, все это еще как бы не случилось. Где-то еще впереди. Как боль, которая неизбежно обрушится, но пока еще медлит.
Водитель и его новые знакомые, сдвинув, как заговорщики, головы, еще пошептались — видно, досказывали последний анекдот, — потом дружно расхохотались и, отсмеявшись, встали из-за стола и пошли к выходу. В дверях он обернулся и кивнул ей, надо же, не забыл про нее, и, благодарная, она поспешила за ним и уже не отставала — вниз по трапам и дальше извилистым лабиринтом в этом скопище машин, пока они не добрались до своей и она не уселась на свое место. На трапе для спуска машин зажглись красные огни, будто в честь какого-то праздника, а машины замерли в настороженном ожидании — диковинные звери, приготовившиеся к прыжку. Все замерло в ожидании, еще оставалось немножко времени, и это было как последняя передышка, а водитель после кофе снова пришел в хорошее настроение.
— Ну вот, теперь можно и дальше, — сказал он, устраиваясь поудобнее за рулем и поправляя зеркальце. — Вы ведь, кажется, тоже подкрепились кофейком?
Она кивнула, да, тоже подкрепилась, и, когда вспыхнул зеленый свет, он потихоньку, то и дело переключая скорость, вывел машину на крытую палубу, съехал по трапу, и вскоре машина опять плавно и ровно бежала по асфальту. Широкие плечи, обтянутые форменной курткой, фуражка, а под ней крепкий затылок с глубокой багровой складкой на шее как бы отгораживали ее от того, что пока еще не наступило. Успокаивали, отодвигая неизбежное. Как и грубоватое лицо, которое время от времени возникало в зеркальце, — такое обыденное и такое надежное.