Башня на краю света
Шрифт:
— Ты девственник, верно? — спросила она немного погодя.
— Что? — Пребен покраснел. — В некотором роде да, если можно так выразиться.
— Ничего, я тебя этому живо научу!
— Спасибо!.. — Пребен был хорошо воспитан.
— Ложись ко мне, — сказала она.
Пребен послушно лег. Она положила голову к нему на руку и крепко прижалась всем телом.
— Правда, приятно лежать вот так, вместе? — спросила она.
— Очень, — подтвердил Пребен.
Возникла новая пауза, во время которой ровно ничего не произошло. Ей начало казаться, что он туповат
— Может быть, — сказала она, — может быть, ты все же снимешь для начала галстук?
— Вот так. — Момберг положил матрац на кухонный пол. Там уже лежал один, и теперь он старался расположить второй вровень с первым. Он не видел никаких причин изменять своей аккуратности.
За его действиями внимательно следила фру Момберг. Она была очень бледна.
— Ну вот, мать, — успокаивающе похлопал он ее по руке. — Ничего страшного тут нет. Примем пару таблеток и не заметим, как заснем навсегда.
Он достал пузырек с таблетками и отсчитал по четыре штуки каждому. Двойная доза в сравнении с обычной. Так что, подумал он, должно подействовать наверняка. Затем он налил воды в два стакана.
— Это тебе, — протянул он жене таблетки и воду.
Потом они одновременно положили их в рот и запили водой. Обстановка была такая торжественная, что, поднося стакан к губам, Момберг чуть не сказал ей: «Твое здоровье!»
— Ну что ж, ложись, — сказал он. — Таблетки действуют быстро.
Фру Момберг послушно легла на один из матрацев. Он укрыл ее одеялом.
— А ты? — спросила она дрожащим голосом.
— Сейчас. Осталось последнее.
Он убедился, что окно закрыто, а все щели плотно заткнуты газетами, осмотрел двери, а затем остановился у газовой плиты, оборудованной несравненными горелками Момберга. Эти три горелки были единственными экземплярами, когда-либо бывшими в употреблении. Момберг рассматривал их некоторое время; множество мыслей пронеслось у него в голове. Но вот он решительно открыл краны, послышалось шипенье выходящего газа.
— Вот и все. — Момберг покончил со своим последним делом в этом мире. Он лег на матрац рядом с женой и укрылся. Его рука сверху, сквозь одеяло, нащупала руку жены и крепко ее сжала.
— Тебе удобно? — спросил он.
— Очень, — ответила она слабым голосом.
Момбергу тоже было очень хорошо. Сказалось действие таблеток — он чувствовал, как тело его слабеет и тяжелеет. Ощущение было удивительное — медленно проваливаться куда-то, прочь от патентов, от законов, распоряжений, полиции, судей и всего прочего, что создано для мук человеческих. Через минуту он уснет, а пока будет спать, газ заполнит комнату, и он больше никогда не проснется, во всяком случае в этом мире. Момберг не мог окончательно уяснить себе, верит ли он в существование иного мира. Но сейчас он предпочел бы, пожалуй, чтобы его не было. Никакие миры больше не внушали ему доверия…
Общество заметно притомилось. Бодрым и оживленным был только Якоб, впрочем, он позже
Петер сидел на диване, окруженный несколькими молодыми людьми, и рассказывал историю своей жизни.
— Не буду хвастать, — говорил он, — но у меня был необычайно красивый тенор. Все считали, что я стану вторым Джильи.
— Но ты им не стал, — констатировал один из слушателей.
— Не стал, — согласился с ним Петер. — И только потому, что произошло несчастье. Мой отец был бешено ревнив. Одна мысль постоянно сверлила его мозг — он считал, что мать ему неверна. И однажды его помешательство дошло до такой степени, что он, взяв где-то револьвер, убил ее, а потом выстрелил себе в висок.
— Какой ужас, подумать только!
— Ужасный случай, — подтвердил Петер. — После этого я должен был оставить квартиру, жить мне стало негде. Много ночей провел я на садовых скамейках, пока не подхватил острейший ларингит. Несколько месяцев провалялся в больнице, выздоровел, но голос пропал.
Слушатели были чрезвычайно взволнованы: ведь это настоящая трагедия!
— Да ладно, я кончаю, — мужественно заявил Петер. — Все — в далеком прошлом, и мне хотелось бы об этом забыть.
Он залпом осушил свой бокал.
— Кто-нибудь видел Пребена? — в комнату вошел Ульрик Аллерхольм.
— Он наверху, забавляется в постели твоей сестры, — сообщил ему кто-то.
— Ах, черт! А ведь утром нужно варить кофе мумиям, я обещал напомнить ему…
— Каким еще мумиям?
— Да соседям. Он у них служит горничной.
По всеобщему мнению, беспокоить сейчас Пребена было бы бессердечно. Лучше уж самим сходить к мумиям и сварить им кофе.
Через несколько минут дюжина гостей пробиралась в соседний сад. Один из них нес Якоба, Трина следовала за Петером по собственному почину.
Они не думали, что парадная дверь окажется на запоре, но Ульрик все уладил — он выбил стекло на кухне, влез в дом и отпер дверь.
Приготовление кофе также было сопряжено с известными трудностями. Никто не знал, что где лежит, а тут еще они наткнулись на бутылку коньяку, и поиски пришлось на некоторое время прервать. Наконец кофе сварили, на подносе расставили чашки, кофейник, сливочник и прочее.
Ульрик взял поднос, остальные выстроились за ним длинной колонной. Чтобы придать процессии торжественность, некоторые прихватили крышки от кастрюль и деревянные ложки — для музыкального сопровождения. Чувствовалось искреннее желание устроить для этих мумий все как можно лучше.
И вот шествие двинулось в такт музыке вверх по лестнице. После недолгих поисков они нашли нужную дверь и вошли в комнату, где два странных, иссохших существа безмятежно посапывали в большой двуспальной кровати.
— Да играйте же громче! — крикнул Ульрик. — Они дрыхнут как бревна.
Оркестр ударил с новой силой; одновременно Ульрик проревел, что кофе, черт бы вас побрал, подан!
Это подействовало. Словно их дернули за нитку — оба существа вдруг сели в постели и, потрясенные, уставились на окружившую их шайку.