Башня ярости. Книга 2. Всходы ветра
Шрифт:
– Нашел! – Серпьент, разумеется, тоже не преминул забраться в дом и вовсю шуровал в дальнем углу.
– Что нашел?
– Царка! Бочонок. Почти целый!
Этого еще не хватало! Самомнения трезвого Крапивника с успехом хватало на сотню властителей земных, но, заполучив столько царки, он объявит войну не только Тартю и его актерам, но всем орденам и всем колдунам! И, самое печальное, оторвать Серпьента от добычи труднее, чем загонять до упаду десяток быков, а ждать нельзя! Нельзя! Нужно немедленно возвращаться. Откуда у него возникла такая мысль, Рито не понял, но Серпьент внезапно оторвался от драгоценного бочонка, и с его физиономии сошло обычное глумливо-самодовольное
– Что-то прошло. Очень сильное и гнусное, – Серпьент был не на шутку встревожен.
– Я ничего не заметил, – Рито стремительно выскочил на двор, обошел халупу, сбежал по тропинке к болотам. Над спокойной золотистой водой мирно склонялись молодые тростники. – Все тихо вроде бы.
– Именно, что тихо. Сам дурак, так на умных погляди. Где стрекозы? Где птицы, где лягушки, где гусеницы, наконец?!
Гусениц и стрекоз и впрямь было незаметно, куда-то попрятались даже водомерки, но тишина длилась недолго. Пискнула какая-то птица, словно из ниоткуда вынырнула голубая стрекоза и пристроилась на остром листе осоки. Болото зажили обычной летней жизнью.
– Оно ищет нас?
– Не, оно мимо шло. – Крапивник плюхнулся на траву, заложил ногу за ногу и уставился на стенку хижины, у которой немедленно поперли вверх крапивные стебли. – Так лучше будет, а то, не приведи гусеницы, какие-нибудь ромашки вырастут. Не люблю. Глупые цветы... "Любит – не любит, плюнет – поцелует... " Тьфу!
– Да уж, – согласился Рито, – на крапиве гадать еще не научились.
– Гадать? – возмутился Серпьент, успевший забыть о промелькнувшей угрозе. – Так я и дам из-за глупости щипаться?! Нагадить кому-то – это да, это полезно, а гадать ни-ни! Слушай, короля твоего мы всяко не догоним, давай снова за этих актеришек возьмемся! Вот смеху-то будет... Я продолжение песенки придумал. Хочешь?
– Нет.
– Это еще почему? Я сейчас в самой буйной силе, они от меня не отвертятся! Ну, давай, а? Клин клином. Они народ накрутят, а мы раз – и в нашу корзинку!
– Серпьент, я возвращаюсь в Гран-Гийо. Немедленно. Надо рассказать Шарло и Эгону про Сандера и про эти теятеры. Пусть вызывает Крэсси и остальных, надо что-то решать. А ты давай, гоняй этих бездарей, я тебе в этом только помеха.
– В одиночку?! – надулся Крапивник. – Скучно!
– Зрителей тебе мало?
– Мало! Они же не знают, что это делаю я!
– Ну, поехали со мной.
– Бум-бум-бум, – нахмурился Кулебрин, – не пойду я с тобой. На теятер я управу нашел, проешь их всех гусеница. Раз запели про крапиву, не заткнутся до осени. О! Смотаюсь-ка я в столицу, разберусь, откуда ноги растут, да на Тартю вашего гляну.
– Вряд ли он тебе понравится, – хмыкнул Рафаэль.
– Тем более, – в зеленых глазах Крапивника мелькнула гордость, – я знаю, что с ним сделать! Будет чесаться! Вот. Когда чешутся – глупеют, а глупый враг – это хорошо.
– Этот враг хорош только мертвым, – тихо сказал Рафаэль, – но если ты и впрямь разберешься, что творится в Мунте, скажем спасибо.
– Я быстро, – заверил Серпьент Кулебрин, – только гляну – и к вам, а потом мы все вместе им зададим.
Месть свершилась, причем без ее участия. Подлая баба покарала сама себя, и страшно покарала, но сестра Мария, вернее, Маргарита Тагэре, отнюдь не была счастлива. Девушка думала, что с падением Элеоноры Вилльо победит свою детскую беду, оказалось – нет! Она, законная принцесса из рода Тагэре, вынуждена скрываться под чужим именем и смотреть на бастардов, завладевших арцийским троном.
Свою единокровную сестрицу Маргарита сначала
Узнав о смерти братьев и заточении матери, Нора упала в обморок, и сестра Мария не терпящим возражений юном выставила из спальни королевы посторонних. Нора, подурневшая и жалкая, рыдала, сжавшись в комок, она принадлежала к той породе блондинок, которым плакать не следует, покрасневшее, распухшее лицо и заложенный нос ее не красили, а бессвязные слова, вырывающиеся между всхлипами, могли отправить молодую женщину вслед за матерью.
Королева рыдала, а принцесса Маргарита слушала, стараясь не пропустить ни одного слова. Нора во всех своих несчастьях винила дядю-горбуна, отказавшегося на ней жениться. Если бы он согласился, мать бы никогда не выдала ее за Пьера, он бы не стал королем и все были бы живы и свободны. А Александр ее не захотел... Про себя Мария решила, что брат отца был прав, не женившись на такой плаксе, впрочем, ей до этого дела не было. Она выполнила приказание Ее Иносенсии – Элеонора глупа и слабовольна, в отсутствие матери она вцепится в наперсницу, что и требовалось доказать. И все равно королева Арции не должна быть такой! Смотря на перепуганную гусыню, Маргарита Тагэре представляла на ее месте себя. Какой бы она была королевой! Пусть женщина не может занимать престол, но она может править! Была же Иволга, свергнувшая мужа и влюбившая в себя всех нобилей королевства, а чем она хуже оргондской бесприданницы?!
Мария знала, что делает, вступая в орден. Тогда на троне сидел отец со своей шлюхой, они с матерью были забыты. Девушке пришлось выбирать между убогим замужеством, еще более убогим девичеством и Церковью, где умом и решительностью можно добиться многого. В своем решении Маргарита усомнилась, лишь попав ко двору. Она была Тагэре, ее местом был дворец Анхеля, а не обитель. Даже Рубины Ее Иносенсии, и те потеряли половину своего блеска в лучах короны. Будь у Маргариты магические таланты, она могла бы за них побороться, но Анастазия потому ее и приблизила, что не опасалась соперничества. Предстоятельницей может быть лишь женщина, сведущая в орденской магии, самое большее, на что может рассчитывать сестра Мария, – ожерелье бланкиссимы, но теперь этого было мало!
Наперсница королевы была со всеми мила, спокойна и холодна, как горный снег, и никто не знал, как она ненавидела тех, кто занял ее место. Но из ненависти меч не скуешь. Мария честно исполняла поручения Анастазии, но мысль о собственной игре, сначала смутная и неясная, затягивала, как водоворот. С Элеонорой все было ясно, и Маргарита повернулась к Пьеру. Он был отвратителен, этот слизняк с редкими серыми волосиками и нездоровой кожей, но умен. Пьер был жаден, труслив, мнителен, он никому не доверял, но он сумел за несколько месяцев подмять под себя страну, которая его презирала и ненавидела. Конечно, ему помогли, но воли и ловкости коронованному крысенку не занимать. Мария следила за Пьером со странной смесью брезгливости и восхищения, с каждым днем укрепляясь в мысли, что из него выйдет отличный союзник против сильных покровителей. Наперсница королевы подозревала, что Пьеру не по душе быть марионеткой в руках Ифраны, Церкви и Ее Иносенсии, но обойтись без Анастазии он не может.