Башня. Новый Ковчег 2

Букреева Евгения

— Папа здесь хранит свой алкоголь, — небрежно сказала Оля и слегка толкнула глобус от себя. Ролики на конце ножек недовольно скрипнули, и глобус чуть откатился в сторону.

— Алкоголь? — удивился тогда Сашка.

В его понимании алкоголем назывался самогон, который гнали на всех нижних этажах, и которым нелегально приторговывали, несмотря на строжайший запрет. Сашка хорошо помнил, как отец трясущимися руками разливал вонючее пойло по пластиковым стаканам, чаще себе и соседу Димке, реже — случайно забредшему к ним в отсек собутыльнику. Потому-то Сашка, как ни силился, не мог себе представить, чтобы внутри этого элегантного

деревянного шара хранились мятые бутылки с мутной, отшибающей напрочь мозги жидкостью.

Это потом он узнал, что здесь наверху свой алкоголь — красное и белое вино в непрозрачных бутылках, высоких и тонких, с узким горлышком, заткнутым пластмассовой пробкой, шипящее праздничными пузырьками шампанское, золотисто-янтарный коньяк…

— Хотя это, конечно, не такой коньяк как раньше. Как до потопа, — говорила Оленька, открыв крышку глобус-бара и показывая Сашке его содержимое. — Ну ты понимаешь, почему.

Сашка кивнул, хотя он, конечно, не понимал…

Сейчас, услышав знакомый щелчок, Сашка догадался, что Юрий Алексеевич открыл своё сокровище и достал одну из бутылок. Звук вырвавшейся на свободу пробки и следом льющейся жидкости (наверняка, в те пузатые бокалы, которыми так дорожила Наталья Леонидовна) лишь подтвердили Сашкину догадку.

Кравец наконец-то отошёл от окна, и Сашка облегчённо и едва слышно выдохнул.

— Савельев… да, Савельев, — Кравец с шумом опустился на диван и должно быть взял поднесённый Рябининым бокал, слегка отхлебнул (Сашка догадался по чуть затянувшемуся молчанию), а потом продолжил. — Я ведь, Юра, был уверен, что он не подпишет смертный приговор Литвинову. Надеялся на это изо всех сил. Думал, не сможет он пересилить себя, но Савельев и тут меня удивил.

— Неужели подписал?

— Сегодня.

Олин отец хмыкнул, и Сашке послышались в этом хмыканьи нотки восхищения.

— Силён Савельев, — послышался знакомый скрип — это Юрий Алексеевич опустил своё тучное тело в любимое кресло.

— Крепко держится за власть. А, впрочем, чего мы ожидали? — в тусклом голосе Кравца прорезалась тонкая злость. — Это и надо было предполагать. Предвидеть. Фигура Литвинова сегодня для всей Башни — настоящий жупел. Пугало, которое следует публично сжечь, навесив на него попутно свои и чужие грехи. Если бы наш святой Павел Григорьевич сейчас дал слабину, помиловал горячо любимого друга детства, ему бы это не простили. Внизу быстро бы припомнили товарищу Савельеву и его драгоценный закон, и миллионы загубленных жизней ради прекрасной идеи, и линчевали бы вместе с Литвиновым, вываляв в смоле и перьях — чернь любит кровавые зрелища.

Юрий Алексеевич заёрзал в своем кресле, наверно, пытался возразить, потому что Кравец — что было уж совсем неожиданным для Сашки — повысил голос.

— Савельев — игрок не хуже Литвинова. Литвинов надеялся его переиграть, надавив на слабые места, но не смог.

— Случай… — подал голос Олин отец.

— Случай, да. Но какой! И нам сейчас ни в коем разе нельзя ошибиться. Если, где споткнёмся, всё, можно сразу заказывать места в крематории, — Кравец неожиданно визгливо рассмеялся. Потом так же резко затих. Послышалось тихое бульканье, видимо, Антон Сергеевич решил смочить горло.

— Но, — голос Кравца снова вернул себе вкрадчиво-тусклые нотки. — Ледовского следует убрать в ближайшее время.

— Ты предлагаешь… мои люди, конечно, готовы…

— Нет-нет, Юра,

прежний план отменяется. Нам тебя сейчас засвечивать нельзя, а если ты со своими ребятами уберёшь старика напрямую, то первым же и окажешься под подозрением. Нет, нам нужно, чтобы ты гарантированно занял место Ледовского, оставаясь для всех кристально честным и преданным.

Юрий Алексеевич шумно выдохнул, не скрывая своего облегчения, но тут же спросил:

— Тогда как?

— Сердечный приступ. Есть одно лекарственное средство, но надо помозговать, как сделать так, чтобы и средство, и генерал Ледовской смогли случайно встретиться.

После этих словах Кравца, произнесённых будничным и даже слегка скучающим тоном, Сашку бросило в жар, так, что пот выступил на лбу. Захотелось прислониться к чему-нибудь холодному, отрезвляющему, или хотя бы просто стереть испарину со лба — промокнуть его пыльной портьерой. И одновременно, как это часто бывает, зачесалось в носу, потом чуть ниже колена, но Сашка не мог даже пошевелиться, чтобы почесаться или смахнуть пот. Он и дышать-то старался через раз. В голову вдруг пришла мысль, ясная и четкая — нет не о том, что он будет делать с этой внезапно свалившейся на него информацией (эта мысль придёт позже) — нет, ему подумалось, а что, если эти двое, Кравец и Рябинин, никуда не уйдут? Или Рябинин не уйдёт? Куда ему уходить, он у себя дома. А потом прибежит эта дура-горничная, придут со своей примерки Оленька с матерью, а он так и будет стоять за этой портьерой… господи, его же найдут, наверняка найдут… и тогда… что тогда?

Эта страшная мысль забилась в голове пойманной птицей, заметалась, и Сашка на какое-то мгновенье потерял нить так некстати подслушанного разговора.

— …а после того, как ты займёшь место Ледовского, уже можно действовать дальше. Савельев опирается на армию, и пусть… пусть. После смерти Ледовского с такой опорой Павел Григорьевич превратится в колосса на глиняных ногах.

— Каких ногах? Почему глиняных? — растерялся Рябинин.

— А забудь! Просто образ. Красивый образ, — Кравец рассмеялся, и Сашка уловил в этом смехе тонкую, едва наметившуюся насмешку.

Рябинин же, ничего такого, видимо, не понял, потому что захохотал вслед за Кравцом искренне и весело. Вот солдафон, мелькнуло в Сашкиной голове, все они, армейские, одинаковы, тупоголовые исполнители чужих приказов. А он? Он сам? Сашка вздрогнул. Ему-то что теперь делать? Такие тайны нельзя просто взять и похоронить в глубине своей души. Вернее, он бы, наверно, так и сделал, если б не одно «но» …

Глава 2

Глава 2. Сашка

Следователь снял очки и устало потёр переносицу. На Сашку он не смотрел, перелистывал, склонив голову, лежащие перед ним бумаги, вглядывался в строчки, подслеповато щурясь.

Сашка сидел напротив. Следственная комната, располагавшаяся на одном из этажей военного яруса, того самого, который отделял верхние этажи, это непоколебимое сосредоточие роскоши и успеха, от всего остального мира, была довольно-таки тёмным помещением. Окна здесь были не предусмотрены, что и понятно — следователям приходилось иметь дело с разным народом, стены — обычные серые, как и везде в Башне, несколько ламп, намертво вмонтированных в потолок, из которых и горели только две или три, да уродливый настольный светильник на стальном кронштейне, прикрученном к краю стола.