Башня. Новый Ковчег 3
Шрифт:
— За что это?
— За поддержку, которую вы оказали Марату. Если бы не ваша помощь, могло бы произойти непоправимое.
— Ну, я, может и старый уже и чего-то не понимаю, но я точно не самоубийца. Руфимов мне всё очень доходчиво объяснил, особенно про последствия, которые нам грозят, если мы вовремя не запустим станцию. Но ты же понимаешь, Павел Григорьевич, что долго мы так не продержимся. Я оголил и обескровил весь свой сектор, и это неизбежно скоро вылезет наружу. Всё скоро вылезет наружу. Уже слишком много людей посвящено. Мы не сможем это долго скрывать. Ни от людей, ни от тех, кто сейчас играет против нас.
Борис отметил это «против нас», мысленно выдохнул и даже поаплодировал Пашке. Перетянуть
— Да, времени мало, — согласился Савельев. — Считайте, его у нас почти совсем нет. Но мы теперь знаем того, кто стоит за всем этим. Надеемся, что знаем.
— Ставицкий, — Величко не спрашивал, утверждал. — Вот ещё один сюрприз. Старею я, что ли. На него я в последнюю очередь бы подумал. Я и всерьёз-то его не воспринимал, думал, что ты, Павел Григорьевич, своего родственничка в Совет пропихнул.
— Так и было, — признал Павел. — Ставицкого я выдвинул только потому, что он мой родственник. Просто он случайно подвернулся мне под руку. Хотя теперь я уже сомневаюсь, было ли это случайностью. Но всё указывает именно на него.
— Да, облапошил нас твой родственничек. А какой убедительный типаж. Робкий, вечно всего стесняющийся, с очками этими нелепыми. Я ведь когда вдову того несчастного инженера слушал, всё никак поверить не мог. Думал, совпадение. Мало ли у кого есть привычка очки свои всё время протирать. Ведь это Ставицкий ту диверсию нам организовал, Барташова подкупил. И не мне вам объяснять, что бы было, если бы его план сработал. Выходит, что он давно готовился, Ставицкий. Расшатывал лодку, как только мог. И бюджет этот. И документ, который вы якобы с генералом готовили… Хотя тут они, пожалуй, перегнули палку. Перестарались. В бюджет я бы ещё мог поверить, но в то, что вы с Ледовским замыслили такое…
— А я Ставицкого ещё со смерти Кашина стал подозревать, — встрял Мельников. — Уж больно вовремя тот помер. Для Ставицкого вовремя. Да и именно он тогда с ним рядом находился. А потом похожая смерть Ледовского, но тут меня Рябинин с толку сбил.
— Да, Рябинин, — Величко поморщился. — То, что Рябинин заодно со Ставицким — это очень плохо. По сути, это меняет весь расклад, причём не в нашу пользу. Каким бы Рябинин не был слабым и трусливым — за ним армия. Вся эта отлаженная смертоносная машина, созданная старым генералом. И противопоставить этому нам пока нечего. Что думаешь, Павел Григорьевич? Кого будем бросать на вооруженных солдат? Инженеров Руфимова? Моих работяг? Или врачей Олега со скальпелями?
Шутка у Константина Георгиевича вышла невесёлая, никто не засмеялся. Савельев бросил быстрый взгляд на Бориса, и тому не нужно было растолковывать, что стояло за этим взглядом. Армия и Рябинин были ахиллесовой пятой, путали все карты, делали игру не просто опасной, а смертельно опасной.
— А что за охрана там на АЭС? — Величко негромко побарабанил пальцами по столу. — Марат сказал, там вооруженная команда. Она кому подчиняется?
— Мне, — нехотя признался Павел.
Величко замолчал и с интересом посмотрел на Савельева.
Борис со своего места внимательно следил. Когда Павел впервые рассказал ему про отряд, охраняющий АЭС, и про полковника Долинина, который находился в непосредственном подчинении Савельева, Борис искренне недоумевал, почему Пашка так упорно не желает воспользоваться этим. Достаточно было связаться с Долининым, чтобы получить верную и надежную охрану и с её помощью вернуться на законный трон, с которого его низвергли — всё лучше, чем прятаться в больнице у Анны, где их могли в любой момент прихлопнуть, как мух в банке. Но Павел в этом вопросе стоял насмерть. Нет и всё. У Долинина другая задача. Более важная. Гораздо важней, чем жизнь Павла Савельева. Борис не сразу это понял, далеко не
Почему-то вспомнились уроки истории Иосифа Давыдовича, про прежние войны, которые вела Россия — старое, забытое и полустёртое название страны, осколками которой они все являлись, и которую они не помнили и не могли помнить, хотя их учитель не уставал повторять, что этого забывать нельзя, это корни, то, что крепко держит человека на земле. Вспомнились рассказы о героях, которые закрывали грудью дзоты и бросались на колонны врагов в горящих самолётах. Стояли насмерть там, где нельзя ни выжить, ни уцелеть. Умирали от голода в блокадном городе с красивым названием Ленинград. Писали на шершавых камнях непокорённой крепости «Умираю, но не сдаюсь». Разве все эти люди, о которых им рассказывал их старый учитель, не любили жизнь? Любили. Ещё и как. Может, даже больше, чем кто-либо другой. Но за их жизнями и их смертями стояло нечто большее, чем жизнь и смерть отдельного человека — за ними стояли другие люди, жизни этих людей, страна, земля и само будущее человечества. До Бориса это дошло только сейчас, а Пашка понимал, всегда понимал и не только. Он был сам из той породы, из тех, которые идут и закрывают грудью дзот.
— Полковник Долинин, который командует отрядом, охраняющим АЭС, — медленно начал Павел, ни на кого не глядя, упрямо наклонив светлую голову. — Подчиняется непосредственно мне. Он один из тех людей, кто в курсе секретного протокола про АЭС. Разумеется, он подчинялся и генералу Ледовскому, тот тоже про это знал. Но после смерти Алексея Игнатьевича мы с Володей… с Владимиром Долининым приняли решение не передавать информацию про АЭС Рябинину. Причин было несколько. Во-первых, Рябинин был не утверждён в должности главы военного сектора, во-вторых, я ему не доверял, ну и в-третьих, что самое главное, Марат уже запустил работы на АЭС, а потому мы решили, что лучше пока не впутывать в это дело лишних людей. Судя по тому, что происходит сейчас, Долинин так и не поставил Рябинина в известность после моей гибели, а это говорит о том, что Володя и сам не сильно ему доверяет. И правильно делает.
— Я примерно понимаю, почему ты не связался с Долининым и не сообщил ему о том, что ты жив. Работы на АЭС продолжались, значит, полковник Долинин свою задачу выполнял исправно, — Константин Георгиевич поёрзал в неудобном кресле. — Но что тебя сдерживает теперь?
— Всё то же, — устало вздохнул Павел. — Мы не должны ни в коем случае доводить дело до вооружённого столкновения. В охране АЭС задействовано не очень много человек, если я не ошибаюсь, в смене стоят всего шестеро, но даже если укрепить охрану, это мало поможет — людей у Володи в любом случае меньше, чем у Рябинина. При таком раскладе шансов у нас немного, а значит, будут жертвы. Много жертв. И не забывайте про АЭС — сейчас любая неосторожность, и всё пойдет прахом. Все десятилетия борьбы людей за существование в этой Башне — всё накроется медным тазом.
— Жертв, конечно, хотелось бы избежать, — согласился Величко. — Вот только как? Ведь как только станет известно, что ты, Павел Григорьевич, выжил, у Ставицкого выхода не останется, как пойти на открытое столкновение. Не дурак твой кузен, раз первым делом военных под себя подмял. Наверняка он готов и к такому повороту.
— Я к тому и клоню, что рано мне ещё на свет божий вылезать, — криво усмехнулся Савельев. — Рано. Надо хотя бы дождаться, чтобы Марат физический пуск начал. Начнёт, там уже можно будет, а так… Потому я и прошу, Константин Георгиевич, помоги сейчас Марату, людьми, техникой… сегодня это приоритет. Остальное подождёт. Выправим потом.