Башня. Новый Ковчег 5
Шрифт:
— Саша… ну это… — Кир не знал, что говорить. Он понимал, что своим ответом причинит Гоше ужасную боль, потому что ежу понятно, что этот восторженный идиот втрескался в Катюшу по самые уши. — Саша — это мой друг и… Катин парень. Извини, Гош.
— Ничего, я понимаю. Конечно, я сразу должен был догадаться, что у такой девушки обязательно должен быть парень. Это я идиот. — Гоша надел очки обратно, схватил стакан с компотом, выпил залпом и, выхватив салфетки, стал бестолково протирать себе руки, пытаясь справиться со своими чувствами.
Киру было
— Гоша, я забыла спросить, ты последние сводки получил? — около их стола остановилась та самая сероглазая баба, которая услышала, как Кир нелицеприятно отзывался о Савельеве.
— Да, Мария Григорьевна, — Гоша чуть подскочил на месте и тут же снова сел. — Я получил и уже отнес их Павлу Григорьевичу, ещё два часа назад. Но если надо, я могу сбегать ещё…
— Не надо, Гоша, я сама, — Мария Григорьевна улыбнулась Гоше, перевела взгляд на Кира, едва заметно фыркнула, Кир так и не понял, ободряюще или осуждающе, и быстро отошла к окошку раздачи.
— А это кто? — спросил Кир у Гоши, больше затем, чтобы как-то отвлечь парня от переживаний. — Тоже инженер?
— Это? — Гоша удивлённо посмотрел на Кира. — А… ты же не знаешь. Это же Мария Григорьевна, ну, мы её за глаза Марусей зовём, но вообще она тут почти главная. И ещё — она сестра Павла Григорьевича.
— Кого сестра? — Кир поперхнулся компотом и закашлялся.
Гоша приподнялся и, постукивая Кира по спине, помогая справится ему с кашлем, повторил. Медленно, словно вбивая с постукиванием каждое слово в пустую голову Кирилла.
— Савельева Павла Григорьевича сестра.
Глава 22. Маруся
Колонки цифр задрожали, слились в один сплошной массив, а потом разбежались в разные стороны, как мелкие букашки. Маруся помотала головой, сфокусировала снова свой взгляд на мониторе, но маленькие чёрные значки опять рассыпались как бисер. Маруся устало прикрыла глаза, и тут же почувствовала, как проваливается в глубокую яму. Нет, не в яму — в другое измерение, туда, где не было ни цифр, ни графиков, ни коллег, которым одновременно надо всё и сразу, ни орущего Савельева, ни надоедливого Гоши, ни чёртова реактора (она сказала «чёртов реактор»?), никого и ничего, кроме… Из темноты и усталости шагнул он, изогнул в ироничной усмешке красивые губы, насмешливо прищурился: «не могу знать, Марусенька, пока ещё не пробовал», и…
Она резко распахнула глаза, почувствовала лёгкое головокружение и схватилась за край стол. Больно задела локтем ручку соседнего пустого кресла и негромко выругалась.
Димка Гордеев, который должен был сменить её на ночь на пульте управления реактором, с удивлением обернулся, то ли на звук отъехавшего кресла, то ли на её чертыханье.
— Марусь, всё нормально?
— Нормально, — буркнула она.
Димка подошёл, придвинул назад укатившееся кресло, сел в него и вместе
— Всё вроде штатно. Вот только нитка № 6, температура… — он ткнул пальцем в нужную строчку.
— Савельев сказал, пока оставляем так, а дальше посмотрим.
— А-а-а, — понимающе протянул Гордеев.
Рабочий разговор немного вернул её в действительность. Параллельная реальность, которая не отпускала её с позавчерашнего вечера, медленно отступила на задний план.
— Ну ты иди тогда. И так задержалась, — Димка улыбнулся. — Замученная ты какая-то сегодня.
— Да, Дим, сейчас пойду.
Она бросила взгляд на часы в правом нижнем углу монитора. Чёрт! Засиделась здесь, про время совсем забыла, уже десять минут, как надо быть у ремонтников, Гошка давно убежал, а она… Маруся резко поднялась и тут же вспомнила, что работать после основной смены в бригаде Шорохова ей сегодня днём запретил Савельев.
Павел в последние два дня совсем озверел, это видели и чувствовали все на станции. Он и до этого не отличался корректностью и тактичностью, но сейчас превзошёл сам себя — срывался по поводу и без, припечатывал так, что терялся даже желчный Селиванов, который в скандалах всегда чувствовал себя как рыба в воде.
— Я запрещаю вам, Мария Григорьевна, по вечерам работать сверхурочно, — отчеканил Савельев сегодня после обеда, когда проглядывал результаты последних испытаний. Конечно же, нашёл к чему придраться — Савельев всегда находил, тем более, что идеальных результатов в их работе быть не могло по определению. — Никаких трудовых подвигов в ремонтной бригаде, и без вас справятся, это понятно?
— Сами же говорили, Павел Григорьевич, что там каждая пара рук на счету, — попробовала возразить Маруся, но Савельев тут же взвился.
— Обойдутся без вашей пары рук, Мария Григорьевна. Мне от вас голова ваша нужна, она ценнее. Если вы из-за усталости тут всё нам запорете, вся работа ремонтников, да и остальных, коту под хвост пойдёт. Так что после смены сразу домой и спать. Всё.
— Я не понимаю, чем я отличаюсь от остальных…
— Вы — дура, Мария Григорьевна? — грубо рявкнул Савельев. — Вам объяснить, чем инженер по реактору отличается от простого техника? Я не позволю ставить под удар весь запуск из-за ваших дамских капризов. Это не обсуждается!
И Павел резко отвернулся от неё, тут же набросившись на попавшегося ему в поле зрения Селиванова и отставив Марусю задыхаться от гнева. Дамские капризы, шовинист чёртов! Тут все вкалывают на пределе своих возможностей, и она, Маруся, справляется. Не хуже других. И ошибок, слава богу, не делает. Грубых ошибок.
Конечно, Савельев придирался. И Марусе всё чаще казалось, что делал он это нарочно, из-за личной неприязни. Потому что она ему не нравилась. Потому что ему приходилось терпеть её присутствие. Потому что Руфимов какого-то чёрта из десятка инженеров выбрал её, Марусю, и взял на станцию. Потому что она была занозой. И потому что оказалась его сестрой.