Басманная больница
Шрифт:
– Льва Исаакович сказал, что у меня в мочевом
пузыре остался еще один камень. Раиса Петровна во время операции, да простит ее господь, его не заметила.
– Ничего себе,-огорчился я,-но почему вы говорите об этом шепотом и в коридоре? И что решил делать Лев Исаакович?
Марк Соломонович посмотрел на меня как на круглого дурака и сердито проворчал:
– Ты думаешь, что у этого несчастного мальчишки слишком мало забот? А Льва Исаакович ничего не решил, он сказал, что решать должен я.
– Как вы?-снова не понял я, и Марк Соломонович, метнув в меня негодующий
– А вот так, я. Либо надо снова делать операцию, хотя и от первой шов еще не совсем зажил. А еще можно всунуть туда шипцы и попробовать раздробить ими камень. Он тогда превратится в песок и сам выйдет. Только будет очень больно-так он сказал. Кула совать щипцы, что раскалывать, ты понимаешь, Гриша?-развел он руками.-И к тому же я сам должен решать, что выбрать, как будто это я доктор медицины. Помоги мне, Гришенька. Я старый, глупый сапожник, что я могу выбрать?
– Хорошо, попробую,-озадаченно сказал я,- только давайте вернемся в палату. Мне надоело торчать в коридоре.
В палате, делая всякий раз таинственное лицо, Марк Соломонович каждые несколько минут подходил ко мне и паровозным шепотом спрашивал:
– Ну?
Как ни крепок был старый сапожник, но семьдесят пять лет это не шутка. Вторая операция была бы делом рискованным, и на очередной вопрос я твердо ответил:
– Щипцы.
Марк Соломонович посмотрел на меня в замеша
тельстве, а потом, еще больше размахивая руками, чем обычно, закричал:
– Нет. вы поглядите на него! Он дает советы, что делать с живыми людьми! Как вам это нравится? Ты, Гришка, понимаешь только в людях, которые умерли во времена Моисея и от них одни косточки остались.
Конечно, их можно резать ножом, а кому охота-и пилить ножовкой.
– Да я вовсе не настаиваю,-недоуменно ответил я,-вы же сами спрашивали моего совета! А по правде говоря, я и сам не знаю.
– Он не знает!-сардонически воскликнул Марк Соломонович.-Он, видите ли, не знает! Государство истратило на его учебу столько денег, что можно было новый корпус построить, а он не знает! Он - доктор наук и не знает. Как вам это понравится? Значит, я, старый сапожник, должен сам все решать! Каково?
Вся палата заинтересованно прислушивалась к нашей перепалке. Ардальон Ардальонович даже спросил в чем дело. Но Марк Соломонович только мотнул
головой.
– Ну, хорошо,- миролюбиво предложил я,- может быть, тогда-операция?
– Ты что, рехнулся?-завопил Марк Соломонович-Ты, мешигенер. ты, цудрейтер! Ты меня, как Исаака, хочешь под нож подставить?
– Черт побери,-разозлился я,-да я вам с самого начала сказал, что щипцы, но вы же принялись на
меня орать!
– Гришенька,-внезапно переходя на какой-то вкрадчивый, жалобный тон, спросил Марк Соломонович,-ты вправду так думаешь?
Когда я подтвердил, Марк Соломонович молча выскочил в сад.
– Чего старик мается?-требовательно спросил Павлик, и мне пришлось ему, да и всей палате, рассказать в чем дело.
– Клево,-одобрил мой совет Павлик и деловито добавил:-Надо бы ему стакан высосать перед тем, как Лев Исаакович в него со щипцами полезет.
Однако Марк Соломонович еще почти сутки колебался, прикидывал, то беспомощно разводил руками, то пожимал плечами. Когда я попытался узнать, почему он ничего не говорит, он отделался от меня тольто цитатой из своего любимого царя Соломона: "При многословии не миновать греха, а сдерживающий уста свои - разумен".
Тем временем в Москву на несколько дней по делам экспедиции приехали двое моих учеников-аспирант румын Никушор Бырля и студент болгарин Атанас Бейлекчи. В первый же день они пришли ко мне в больницу и потом проводили у меня все свободное время. Они давно спелись во время экспедиций и, когда все врачи уходили, задушевно и выразительно пели печальные и веселые румынские, болгарские, русские, украинские и другие песни. Не только наша палата, но и весь корпус ими заслушивался. Никушор. обладавший способностью мгновенно влюбляться, тут же увлекся Галей, да и она не осталась равнодушна к его черным с поволокой глазам и мягким манерам. Он очень тактично, не мешая, а стараясь помочь Гале, все свободное время торчал в отделении, а перед отъездом в экспедицию, когда Галя дежурила, ночью влез в окно запертого корпуса. Очевидно, для решительного объяснения.
Я был очень рад приезду моих учеников и, зная, что Атанас прекрасно рисует, решил с его помощью выпустить сатирическую стенгазету под названием "Цистоскопия". Почти псе больные во всех палатах приняли мое предложение с энтузиазмом, и я вскоре получил кучу заметок, фельетонов, стихов. Сам написал передовую под названием "Больше внимания ме
стным ресурсам", которая начиналась примерно так:
"Почти ежедневно профессор Дунаевский извлекает из недр трудящихся много разнообразных камней высокой прочности. Они являются прекрасным строительным материалом. Между тем наш корпус, которому, наверное, уже больше ста лет, изрядно обветшал и нуждается в ремонте..." Атанас очень красиво нарисовал название газеты в рамке из развернутого к читателям стержня, на одном конце которого сверкало зеркало, а на другом сияла электрическая лампочка, сделал много смешных карикатур и рисунков.
В разгар работы над газетой меня вызвала в ординаторскую Раиса Петровна и строго спросила:
– Вы действительно затеяли выпускать какую-то стенгазету?
Я подтвердил.
– Как секретарь партбюро больницы, я запрещаю вам это делать.
– Вы очень хороший врач, Раиса Петровна, но вот секретарь партбюро вы неважный.
– Почему?
– опешила она.
– Да потому, что вы нашей Конституции не знаете. У нас свобода печати, тем более стенной. А не верите, что это орган больных, пройдите по палатам, порасспросите.
Обескураженная Раиса Петровна замолчала. Однако через минуту совсем другим тоном сказала:
– Вы меня там высмеивать не будете, Георгий Борисович? Помните, как я вам делала цистоскопию и вообще?..
– Раечка,-ответил я демагогически,-то вы как партийный секретарь попытались меня запугать, то хотите оказать моральное давление на свободную прессу. Не знаю. не знаю. Редколлегия рассмотрит ваше заявление,-и, видя, как она помрачнела, добавил:-Впрочем, обещаю замолвить за вас словечко.