Бассейн с крокодилами
Шрифт:
Ощущение было такое, словно я окунулась в шестидесятые годы. По стенам развешаны фотографии картинно улыбающихся артистов. Капельдинеры в форме с золотыми пуговицами бодро продают программки. В буфете пиво, коньяк, шоколадные конфеты, бутерброды с сырокопченой колбасой и никакой фанты или колы. Только «Буратино», ситро и крем-сода. Крайне патриотично. Но главное – это публика!
Дамы все как одна в вечерних платьях. У одних декольте до пояса, другие обнажили обсыпанные веснушками спины. И море драгоценностей самого разного калибра – от золотых цепочек
Раздался первый звонок, старушка распахнула тяжелые двери. Из глубины зала пахнуло пылью и старыми декорациями. Усевшись в красное плюшевое кресло, я наконец-то удосужилась заглянуть в программку. «Анна Каренина», автор пьсы Михаил Никифоров. Интересное дело, а какое отношение имеет к данному действу граф Лев Николаевич Толстой? Впрочем, позднее оказалось, что почти никакого. Роман неведомый господин Никифоров переделал почти до неузнаваемости, оставив одну сюжетную линию – роман Анны и Вронского.
Офицера-обольстителя играл весьма потасканный герой-любовник, обладатель плохо сделанных протезов. Он все время чмокал языком, пытаясь вернуть на место стремительно выпадающую челюсть. Впечатляло и имя героя – Аполлон Тараканов. Старика Каренина пытался изобразить довольно молодой парень, чью ладную спортивную фигуру и смазливое личико не могли скрыть даже толстый слой грима и сборки на талии. На месте Анны я бы осталась с мужем, а шепелявого Вронского послала бы куда подальше. Впрочем, светскую красавицу представляла пятидесятилетняя дива, пугающе вращавшая томными коровьими глазами. На фоне этого паноптикума казалось странным, что мальчик Сережа превратился почему-то в девочку Машу. Наверное, в труппе не нашлось ребенка нужного пола.
Забившись в уголок пыльного кресла, я листала программку. Надо бы уйти, да неудобно – сижу в первом ряду, на виду у отчаянно старающихся заинтересовать публику лицедеев. Ну не виноваты же они, что стары и бездарны. К тому же в зале постоянно звенели сотовые и пищали пейджеры.
Много лет тому назад бабуля Афанасия Константиновна повела меня во МХАТ на «Анну Каренину». Бабушка преследовала благородную цель. Роль Анны исполняла гениальная Тарасова, и Афанасии хотелось, чтобы я запомнила великую актрису.
– Будешь потом внукам рассказывать, как смотрела спектакль с самой потрясающей из мхатовок, – ворковала Фася, усаживаясь в кресло.
Мне тогда только-только исполнилось семь лет. Страдания толстой тетки, картинно заламывавшей руки, ничуть не тронули детскую душу. Бабушка не учла одного обстоятельства: Алле Тарасовой к тому времени исполнилось уже шестьдесят.
Честно отмучившись до конца спектакля, я пошла с бабулей домой. Фася пребывала в полном восторге и без устали нахваливала приму. Я молчала. Дома дедушка спросил:
– Ну, как спектакль?
– Замечательно, – ответила я, решив не разочаровывать Фасю, и добавила: – Вот только никак не пойму, почему мужчины повлюблялись в такую старую толстую тетю?
Дедуля заржал, как полковой конь. Бабуля только горестно вздохнула.
Воспоминаний хватило ненадолго. От тоски я пересчитала все колонны, нарисованные на заднике. К сожалению, антракт не предусматривался, и сидеть предстояло долго. Отчаянно скучая, я принялась изучать толстую программку. Помимо действующих лиц и исполнителей, она содержала массу сведений о работниках сцены – гримерах, костюмерах… Жаль, что в таких изданиях не принято печатать кроссворд… Я добралась до последней страницы и ахнула. С небольшой фотографии на меня смотрела… моя бабушка. Подпись под снимком гласила: старейшая художница, лауреат премии мэра Верми Афанасия Бабанова.
Брошюрка чуть не выпала у меня из рук. Просто невозможная, невероятная вещь. Бабуля умерла в конце семидесятых, я лично хоронила ее на Митинском кладбище. Дедушка к тому времени тихо скончался. Последние годы жизни ее никто не сдерживал, и Фася отчаянно играла в преферанс. Мне было не до нее – первая любовь, страстный роман… Опомнилась, когда бабушка со слезами на глазах сообщила, что обменяла нашу четырехкомнатную квартиру на улице Кирова на малюсенькую «хрущобу» в Медведкове, чтобы получить большую доплату.
– Где деньги? – наивно спросила я.
– Проиграла, – заплакала бабушка.
Пришлось утешать старуху. В конце концов мы решили, что центр столицы – не лучшее место для проживания. Экологически чистое Медведково куда привлекательней. Да и убирать четыре здоровенные комнаты трудно, в двух легче поддерживать порядок…
С тех пор я стала приводить к Фасе партнеров. В основном своих приятелей. Они торжественно усаживались за «Сочинку» и проигрывали старухе. В месяц выходило около ста пятидесяти рублей «прибыли».
Пришлось, чтобы давать друзьям деньги, наняться репетитором к избалованным детям. За полгода до кончины у Афанасии отнялись ноги. И мы с Оксанкой установили около нее дежурство. Честно говоря, подруга, только-только закончившая мединститут, справлялась с Фасей куда лучше родной внучки. К тому же как раз в это время я разводилась с Костиком и одновременно крутила роман с Кириллом. Бедной верной подруге приходилось не только заботиться о Фасе, но и возиться с четырехлетним Кешиком, оставленным мне в качестве нажитого имущества предприимчивым художником.
На мои робкие извинения Ксюта махала рукой:
– У тебя период брачных игр, как у обезьяны…
Однажды вечером Оксанка, улыбаясь, спросила:
– Знаешь, как мы развлекаемся, когда тебя нет?
Я отрицательно покачала головой:
– Играем в пуговицу.
– Что это еще такое? – искренне изумилась я.
– Я прячу в зажатом кулаке пуговицу, а Фася отгадывает, в какой она руке. Ставка – копейка. Вчера бабуля целый рубль утром выиграла, зато вечером полтора проиграла, – хихикнула Ксюта.