Бассейн с крокодилами
Шрифт:
– Так трубку никто не берет.
– А и правда, – снова донеслось из глубины квартиры, – я забыл с ночи включить. Идите, идите, да обувь не снимайте, не люблю этой привычки, ну давайте, не тушуйтесь.
Я пошла на голос и оказалась в темной комнате. Посередине в кресле сидел старик, на вид ему можно было дать лет двести. Костлявое тело укутано в теплую клетчатую куртку, ноги прикрыты пледом. Рядом на маленьком столике книга, очки, лупа и стакан холодного чая.
– Душенька, – пророкотал хорошо поставленным голосом хозяин, – сделайте старику одолжение, раздерните
Не отвечая, я распахнула пыльные драпировки. Грязноватую, заставленную антикварной мебелью комнату залил серый декабрьский свет.
– Ну-ка, ну-ка, – пробормотал актер, насаживая на нос очки, – поглядим на внешность.
Я подошла поближе. Дедушка побагровел, ни одного звука не доносилось из его раскрытого, как у засыпающей рыбы, рта. Не понимая, что произошло, я приблизилась почти вплотную к креслу, и тут старик ожил.
– Изыди, сатана! – прогремел он, вытянув вперед костлявую руку с артритными пальцами. – Как посмела явиться вновь в мой дом ты, виновница всех несчастий!..
Гнев выглядел слегка театрально, а слова напоминали текст какой-то роли, но мне было недосуг оценивать профессиональные качества актера, следовало немедленно внести ясность в ситуацию.
– Пожалуйста, успокойтесь, – попробовала я перебить страстное выступление, – вы перепутали меня с Иветтой Воротниковой. Но я – Дарья Васильева, просто мы с ней очень похожи.
Греков захлопнул рот и уставился мне в лицо неожиданно яркими черными глазами. Минут пять он разглядывал меня сквозь очки, потом заявил:
– Уж и не знаю, что думать. Вроде Люка, а вроде и нет.
Я вздохнула.
– Знаете про родимое пятно на ноге?
– Конечно, – закивал головой Греков. – Помню, ставили спектакль «Желтый дом», так Воротниковой по роли следовало выходить в мини-юбке. Гримировали не только лицо, но и ноги. Погодите, погодите, что вы делаете?
Но я уже стащила брюки и повернулась к Грекову спиной:
– Ну, смотрите.
Греков кряхтя вылез из кресла, подвел меня к окну и внимательно оглядел ногу.
– Да уж, – хмыкнул старик, – давненько молодые дамы не раздевались передо мной с такой скоростью и готовностью.
Я застегнула пуговицу.
– Скажите, где можно найти Люку?
– Понятия не имею, – отрезал Иван Александрович, – я отказал ей от дома.
– За что?
Греков молча повернулся к окну.
– За что? – настаивала я.
– А вам зачем знать? – тихо произнес Иван Александрович. – Ненужное любопытство.
Я вскипела:
– Меня обвиняют в убийстве, которого я не совершала. Единственный человек, способный подтвердить мою невиновность, – Воротникова…
Греков продолжал молча стоять у окна.
– Если не найду Люку, меня посадят за убийство, – пробормотала я.
Старик вздрогнул и резко, совсем по-юношески повернулся:
– Вы знаете, что произошло с моим сыном Вадимом?
– Нет, но Афанасия Воротникова сообщила, что Иветта вроде вышла за него замуж…
Актер неожиданно сгорбился и продолжал:
– Пошли
Неожиданно бодрым шагом он пошел по длинному коридору, я заспешила следом.
Вот уж не думала, что пожилой человек может обладать юношеской быстротой. Через десять минут на столе дымились чашки с кофе и лежали аппетитные бутерброды с ветчиной и сыром. Греков вытащил «Мальборо» и, с удовольствием понюхав сигарету, вложил ее вновь в пачку. Я спрятала в карман вытащенные было «Голуаз».
– Курите, – махнул Иван Александрович рукой, – хоть чужим дымом понаслаждаюсь. Кстати, Люка тоже курит. Впрочем, все по порядку, слушайте и не смейте перебивать – меня это чрезвычайно бесит.
Глава 22
Иван Александрович обратил внимание на Иветту, когда был председателем жюри конкурса школьных театральных коллективов. Вермские любители приготовили к показу «Гамлета». Но выбрали орешек не по зубам. Плохи были все – сам принц, злодей дядя и королева-мать, которую играла щекастая, слегка нескладная девица. Но как только на сцене появилась Офелия, зал замер. Тоненькая, бледная, почти прозрачная девушка. Греков поймал себя на мысли, что именно такой он представлял себе несчастную невесту принца. После сцены безумия зрители даже не сразу смогли начать аплодировать. Юная актриса ничего не изображала, она просто была Офелией и тихо сходила с ума на глазах у замершего зала.
Талант оценили по достоинству. Вручая девочке диплом и коробку конфет, Греков не удержался и предложил:
– Приезжайте поступать в наш институт, возьму без экзаменов.
Иветта запомнила предложение и спустя два года поймала Грекова у входа в вуз.
– Помните, вы звали меня в Москву, я играла Офелию…
Иван Александрович оглядел вытянувшуюся и повзрослевшую девушку. Она теперь носила волосы до плеч, но маленькое худенькое личико осталось прежним – вдохновенным, слегка отрешенным и удивительно красивым. Огромные чистые голубые глаза, не мигая, смотрели на профессора. Да еще именно в этот момент неожиданно из-за тучи вышло солнце. Его лучи запутались в белокурых волосах Иветты, и Грекову показалось, что над головой необычной абитуриентки сияет нимб. Художник при виде такого эффекта моментально схватился бы за кисть.
Греков крякнул и лично повел протеже в приемную комиссию. Здесь его поджидал приятный сюрприз. У талантливой и красивой абитуриентки в аттестате оказалась только одна четверка – по алгебре. Девушка была прилежна и умна.
На первом курсе Воротникова вела себя идеально. Сдала зимнюю и летнюю сессии на одни пятерки и покорила почти весь преподавательский состав. Правда, студенты ее недолюбливали, но Греков считал, что они просто завидуют более талантливой девушке. Иван Александрович, преподавательница сценической речи, ректор и даже библиотекарь – все предсказывали Люке блестящее будущее.