Бастард четвёртого мира. Том 4. Через огонь, пески и камень

Зацепин Роман

– Ну как же? – опираясь на низкий край чаши, Дави выудил из подмышки мятые портки, намотал их поверх кулака и, склонившись к прозрачной глади, подставил руку под одну из падающих струй. – Все пекусь о твоем здоровье. Разъясняю, растолковываю. Разве не очевидно? – весело хмыкнул поэт.

Давинти выпрямился и поднес к лицу насквозь промокшую ткань. Удовлетворенно кивнул, отжал лишнее и швырнул прохладный комок мне.

– На-ка вот, – добавил он, – приложи. Должно помочь.

Я поймал примочку, наскоро расправил в широкий жгут и обернул поверх шеи.

– Спасибо, – благодарно пробасил я, прикрывая веки.

Холод, унимая

раздражающую боль, постепенно пополз к темени, разливаясь мурашками вдоль хребта.

– Не стоит, – отмахнулся тил. – Чего только не сделаешь для друзей, – с нарочитой серьезностью проговорил он, возвращаясь в тень и занимая прежнее место. – Так о чем это я?

Поэт задумчиво высунул краешек языка и замер в дурацкой позе. Немного подождал, напустив виду, будто силится припомнить на какой фразе прервалась его трескотня мгновение назад и…

– Ах да, – ткнув указательным пальцем вверх, торжественно пискнул он. – Как я и говорил, все дело в привычке. Я хочу сказать, что вы, броктары, весьма твердолобый от природы народ.

– Чего? – взбеленился я, натягивая недружелюбный оскал.

Натерпевшись неприятностей за минувшую четверть часа, выслушивать оскорбления в свой адрес я был вовсе не готов.

– Нет-нет, – пошел на попятную рифмач, – я вовсе не желаю тебя уязвить, дорогой Варанта. Но сознание драконоголовых, и вправду, подобно вашим телам – словно зашито в непроницаемый панцирь из твердых как камень мускулов. Оттого и голову теперь ломит. Нет, – уверительно продолжил Давинти, – ты, разумеется, исключение из всех возможных правил, но… результат, как говорится, на лицо, – он развел ладони в стороны. – Вот если бы у тебя был собственный зари, то ты довольно быстро приноровился бы к ментальной дружбе и вряд ли испытывал подобные неудобства. Готов спорить, что в таком случае ты наверняка чаще предпочитал бы говорить, исключительно не открывая рта лишний раз.

– Не открывая рта? – с ухмылкой переспросил я. – Тогда жаль, что у тебя нет собственного зари.

– Жаль, – грустно согласился тил. – Всегда хотел иметь такого преданного и умеющего слушать спутника. Но, как я и упоминал прежде, эти миловидные дракончики – огромная редкость.

– Если связь с… к-х-е-м… – я сердито крякнул, – миловидной зверюгой требует столько усилий, то такой питомец мне и даром не сдался.

– Зря ты так, Варанта, – возразил поэт. – Обученный зари и в бою помощник ладный, и в стужу погибнуть от холода не позволит, и ценное послание доставит в сохранности хоть на другой конец света.

– Звучит, как небольшое чудо, а? – хохотнул я и легонько толкнул приятеля.

Боль почти угасла, а благодушный настрой снова возвращал меня к жизни.

– Только все это я и без учителей ведаю. Читать обучен, – я попробовал встать. – Припоминаю, когда мы впервые очутились возле берегов Кинарта, на рынке Ритаки, я видел птенца зари. Худой, облезлый, болезненный. Казалось, что он доживает последние дни в той неказистой ржавой клетке. Торговец все сетовал, что зверь отказывается от питья и любой пищи, да старался побыстрее избавиться от нерадивой животины. Однако цену просил непомерную – полторы тысячи монет! – невольно вздернул брови я. – Признаться, мне так стало жаль малютку, что я чуть не выкупил его. Было бы достаточно золота за поясом. Да только где его столько взять? Так и ушел ни с чем.

– Тебе попалось самое редкое существо на обоих континентах, и ты не сказал

об этом мне?! – вдруг возмущенно перебил тил.

– Кто ж тогда знал, что ты слаб до причудливых зверушек, – пожал я плечами. – А потом, говорю же – денег не было. Да если бы и были… – я отмахнулся. – У нас за плечами долгий путь, а сколько еще впереди, почитай самим богам не известно. Стал бы я тратиться на невесть что.

– Тьфу ты. Громила он и есть громила, – разочарованно промычал тил. – Твоя искренняя простота порой способна помрачить даже самый стойкий рассудок.

Лицо поэта застыло в сокрушенной гримасе, он закатил глаза к небу и принялся причитать так жалостливо, что не знай я этого долговязого притворщика, решил бы, что тот оказался в непоправимой беде или выпрашивает милостыню:

«Предела нет моей печали. Я зол, рассержен, разобщен.

О, если б сердце мне из стали и душу с каменным щитом,

Я бы крушил злой рок налево, направо, может, иногда…»

– Дави, уймись, – рыкнул я, нарушая поэтические стенания. – Ну не мог же я просто отобрать птенца силой. Не хорошо как-то.

– Не мог, – согласился эльф. – Но всего-то и надо было предложить обмен. Обмен или услуга – вот первейшие принципы любой торговли. Базар Кинарта просто кишит мелкими авантюрами, сговорами средней руки и всевозможными соглашениями, большинство из которых совершается отнюдь не ради звонкой монеты. Понимаешь, драконья голова? Будь золото единственным краеугольным камнем Ритаки, канрийскому порту никогда бы не стать рынком, превосходящим по величине саму столицу Феролдана. А посему, полагаю, тот лавочник с радостью бы согласился на какую-нибудь простенькую сделку. Ну, не знаю, – принялся перечислять длинноухий, – выбить из зарвавшихся заимщиков старые долги, к примеру. Или незаметно подсыпать песка в мешок с перцем надоедливому и не в меру удачливому соседу по прилавку. Подобные услуги всегда в ходу. Будь ты попроворнее да поболтливей, взаимная выгода нашлась бы сама собой.

– Я воин, – пожал я плечами, – не торгаш.

– Ну да, ну да, – огорченно отозвался тил. – Лязг металла, умолкающий только на время обеда и сна. Толпы чудовищ, разрубленных пополам с исключительной точностью. Мужественное прозябание в глухих болотах, героические тяготы да доблестные невзгоды… Знаем-знаем.

Продолжая негодующий скулеж, Дави встал, бесцеремонно сдернул с моей шеи кусок влажной ткани, служившей ему одежей, и, перекинув тряпки через плечо, разобижено надулся.

– Да полно тебе так сокрушаться, – потупился я. – Посетовали немного и будет. Ни к чему переминать то, чего не случилось, да могло бы быть. Доброго теста из такой муки не вылепить.

Эльф запыхтел, насупился еще пуще, но, видимо решив не испытывать терпение собеседника, ограничился парой протяжных вздохов. И правильно. Ведь теперь, когда ясность мысли вернулась, а последствия общения с гонцом-зари сошли на нет и представлялись не более чем скверным воспоминанием, я не желал продолжать подыгрывать длинноухому. Меня все сильнее тревожило неподдельное сходство между странной запиской, полученной от Тамиора, и нехорошими новостями, что передал дракон, посланный к нам загадочной незнакомкой. Ясно было одно: если все услышанное – правда и белобородый в беде, то наше промедление может стоить ему жизни или еще чего похуже.