Бастард Ивана Грозного — 2
Шрифт:
Они с Ошаниным прозанимались пять дней и Александр, даже отключив свой «тепловизор», чувствовал себя в седле хорошо. Потеря зрения способствовала развитию вестибулярного аппарата, а Санька любил и раньше экспериментировать над своим организмом.
— Хочу проехать по Звенигородской дороге, — как-то сказал Ошанин. — Посмотреть пустоши под кобыльи конюшни. Алексей Фёдорович выбрал в Приказе Большого Двора межевые отписи, да мало их. По мне так их там больше, земель пустых… Государевых…
— Так и отмежевать их!
—
Санька почесал лысую голову под тафьей.
— Думаю, надо сделать так… Забрать все пустующие земли. Просто спросить селян, где их межа. И если они покажут на пустующие земли, то мерить от начала пустоши. А если до межи обработано, то мерить от межи. А где спросить не у кого, отписывать земли в казну. Пусть кому надо доказывают, что это их земля.
Василий посмотрел на царя и озадаченно почесал бороду.
— Похоже, что так будет проще. С лесами мерять?
— С лесами. Может, кого ещё в помощь возьмёшь из опричников.
— Из кого? — не понял Ошанин.
— Ну, из лучших… Из тысячи… Так вас теперь называть стану. Опричники — особые воины, отличные от остальных. И земли вам выданные — будут считаться особыми, иными податями не облагаемыми, только десятиной. Но спрашивать буду строго. Да… Грамоту возьми для сельских старост.
— Так взял уже.
— Покажи, что написали?
Василий вынул из-за пазухи свёрнутый втрое лист, развернул, передал.
«Предписывается старостам, настоятелям, властям за вотчины свои писать и мерить, и межевать по жалованным и сотным грамотам, по писцовым и отдельным книгам, по выписям с них, оприч пустошей. А те пустоши писать и обмежевывать поручается Василию Фёдоровичу Ошанину особым статусом, и писать в книгу Большого казённого двора. А коле кто не согласен с тем межеванием писать к государю».
— Вот тебе и «оприч», — сам себе сказал Санька.
[1] На самом деле 204 грамма.
Глава 19
Прежде чем Сильвестр уехал на встречу с патриархом Константинополя, Александр решил поговорить с митрополитом Макарием. После долгих раздумий он начинал сомневаться в том, что существующую монастырскую систему надо ломать.
Да, она во много была порочна. В частности, монастырское ростовщичество не укладывалось в христианские каноны. Но ему то, что было до этого? Пусть сами церковники разбираются. Александр никогда не считал себя приверженцем какой-то веры. В этом мире он вынужден играть по предложенным ему правилам.
Царь сказал: «Крестись!», он покрестился. Сильвестр сказал: «Молись!», он молился. И даже молился искренне. Он не отрицал Бога и почитал его, но в каком виде его воспринимать, Санька не знал. Формула «… по делам узнаете их…» устраивала Александра. Он и сам раньше жил по тем принципам, которые сейчас навязали ему. Санька жил тихо, пытаясь никому не мешать, и уходить от конфликтов.
К тому же, как не поверить в бога, когда вокруг него «крутятся» такие странные существа. Конечно, если бы не его способность видеть тонкий мир, он бы проних и не узнал и жил бы себе спокойно в материальном мире, но случилось то, что случилось, и потому богу теперь Санька молился так истово, что даже митрополит Макарий заметил это и истовость поощрил.
Потому Санька как-то после заутрене и решился на разговор с Макарием о патриаршестве.
— Позволь спросить тебя, отче о том, как ты относишься к константинопольскому патриархату?
— Хорошо отношусь, государь. Слава Богу, они отошли от униатства с Римской церковью. К чему вопрошаешь?
— Думаю, есть возможность получить нам своего патриарха.
Макарий смотрел на Саньку отстранённо и безо всяких внешне проявляемых эмоций, но изнутри вдруг засветился.
— Продолжай. Я слушаю.
— Ты знаешь, что Константинополь много лет пишет прошения об освобождении Максима Грека. Мне вдруг примнилось, что если мы попросим себе патриарха то, они могут согласиться, назначив его.
Макарий не отвечал долго. Так долго, что Санька уж подумал не заснул ли он, сидя в деревянном кресле. Однако он терпеливо ждал.
— Кхэ! — Кашлянул Макарий. — И где будет стоять его патриарший трон? Не уж-то в Москве?
Санька обрадовался, что не прозвучало категоричное «нет!»
— Думаю отпустить его в греки. Он желает посетить перед смертью Афон.
— Его понять можно. Он ведь из афонских монахов, — облегчённо вздохнул Макарий. — И, думаешь, согласится Грек? Многие беды претерпел он от нас.
— Поговори с ним, — сказал Санька. — Отправим в Константинополь Сильвестра. Пусть патриархи свою грамоту пишут, а мы тут на соборе примем решение.
— А может наоборот? Проведём собор, примем согласие, и с ним отправим Сильвестра?
Александр удивился, что Макарий спокойно отдаёт патриаршество другому человеку. Понятно, что Максим Грек очень старый и доживёт ли до возложения на него митры, ещё вопрос. Но первый русский патриарх, он на всегда останется первым.
— Собор? Сколько он будет заседать, тот собор, год?
— Так он уже заседает год. А это дело мы решим в день! — уверенно сказал митрополит. — Тех, кто в обиде на Грека, спрашивать не будем, соберём подписи с покорных.
— Тогда действуйте, — усмехнулся Санька.
И вот Сильвестр, удивлённый решением Собора, выехал в составе посольства к константинопольскому патриарху. Посольство сопровождали бронники самого верного царского полка под командованием первого царёва опричника Алтуфьева Юрия Яковлевича.