Бастион: Ответный удар
Шрифт:
Он вынул корочки. Магического воздействия они не произвели, не та публика. Особа под пальмой раздраженно хмыкнула:
– Я вас слушаю.
Подняла глаза и вдруг вздрогнула. Губский подивился: нет, положительно, она вздрогнула – едва увидела вблизи его лицо. И как-то сразу побелела.
А почему?
Вблизи она сделалась постарше. Лет двадцать семь – двадцать восемь. Волосы темные, глаза синие, лицо приятное, но немного лошадиное (все мы немного лошади). Черный костюм делового покроя, ландорики на ножках. В лице – капелька интеллекта. «Мне мерещится или я ее где-то видел? – подумал Губский. – Что в ней неправильного? Одежда, волосы? Возраст?..»
– Вас зовут?..
– Мария Андреевна. – Девица справилась с собой, голос не дрожал.
– Я хочу с вами побеседовать.
– Беседуйте…
В последующие минуты он не узнал ничего нового. Информация поступала в прежнем объеме (правда, в более эмоциональной подаче): невосполнимая утрата, скорбящие коллеги (льстивые угодники), мудрый руководитель, душа настежь, неустанная забота о нуждах, любимое занятие – организация и проведение добрых дел. Скоро Губский зазевал. Никчемушная болтовня раздражала. После того как Мария Андреевна фигуристо загнула очередной ляп, он не выдержал:
– Вы неплохо образованы, Мария Андреевна. Приходилось грызть гранит?
Секретарша, похоже, смутилась. Осеклась.
– Я окончила иняз педагогического института, уважаемый. Этого достаточно?
«Ах, мы еще и педагоги… Боже, где я ее видел?!» – возопила дырявая память.
– Вполне, – кивнул он. – Опишите вчерашний… мм… позавчерашний день вашего шефа.
Отсутствием оперативной памяти он не страдал, поэтому последующий поток информации воспринял с олимпийским спокойствием. При желании он мог бы восстановить в голове любой клочок беседы. В 9.00 звонили из областной администрации – по поводу кирпичного завода на Гурьевской; в 10.45 – из НПФ, какой-то мелкий баран по фамилии Функционеров… тьфу, наоборот, простите, товарищ капитан… (покраснела, бедная.) Разговоры чисто официальные, без подтекста. Потом было несколько звонков, на которые Олег Иванович отвечал лично, минуя посредничество Марии Андреевны. После обеда провел селекторное совещание с руководителями региональных подразделений; утряс вопрос с транзитом угольных эшелонов из Прокопьевска; закрыл нерентабельный карьер в Северном. Вызвал на ковер директора гофротарного завода и хорошенько ему врезал. После трех принял закодированный звонок (напрямую на свой аппарат), после чего заявил, что с 18.00 будет на даче и все важные звонки следует перегонять туда.
– Он поехал на дачу один, с шофером? – уточнил Губский.
– С шофером, – кивнула секретарша. – С Илюшей Толстых.
– А чужих в машине не было?
– Не было.
– Откуда уверенность?
– Оттуда, – Мария Андреевна показала на широкое окно.
– Понял, – намотал на ус Губский. – Ну, тогда продолжим.
Птичка-говорун вновь раскрыла клювик… В 17.35, сразу по отбытии Олега Ивановича, заявился главный снабженец с Каралыкских лесозаготовок, спел арию гостя и потребовал аудиенции. Мария Андреевна его деликатно отшила, переведя стрелки на завтра, а в 17.55, аккурат к официальному завершению работы, нарисовался Туманов с конфеткой на ладошке и сказал, что хочет шефа по поводу одной экзотической идеи.
– Туманов Павел Игоревич? – насторожился Губский.
– Другого нет, – кивнула дамочка. – Начальник аналитического отдела.
Туманов настаивал. Тогда Мария Андреевна связалась с дачей. Последовало высочайшее добро – то есть Туманову было велено приехать и доложить. Он обрадовался, назвал Машеньку лучезарной, луноликой, «о, прекрасной» и смылся.
– И поехал на дачу?
– А я ему вслед не смотрела, – с выражением «смотрела я, смотрела…» фыркнула секретарша.
«Где же я ее видел?» – продолжал маету Губский. – Ну, ей-богу, как в древней рекламе: «Это было почти вчера…» А может, спровоцировать и сама раскроется?»
Он не услышал, как позади мягко отворилась дверь – с табличкой «Зам».
– Прошу извинить, – пробормотал мужской голос. – Вы из милиции?
– Из нее, – согласился Губский.
– Здравствуйте…
– Салям алейкум, – Лева хотел было изобразить жест «вай», но передумал. Разные религии.
На пороге мялся плохо причесанный мужичонка в дорогом костюме. По лицу – не то расстроенный, не то растерянный. Весьма странно, заместителя мертвеца Губский представлял как-то иначе.
– Мы не могли бы поговорить?
– Почему нет? Хозяин – барин.
– Тогда проходите, прошу вас, – мужичонка подвинулся, освобождая проход.
– Неужто зам? – шепнул Лева.
– Угу, – буркнула секретарша. – Зверь.
– Машенька, ко мне никого не пускайте, хорошо? – попросил человечек. – Если вдруг придет Терещенко, попросите подождать.
– Непременно, Георгий Станиславович, – секретарша вышколенно склонила головку. Тонко подведенные глазки заметно оживились. Видно, предстоящее исчезновение Губского подняло тонус.
Он так и не смог вспомнить, на каких коллизиях пересекались их пути-дороги. Дав себе зарок вернуться к этой теме при первой же возможности, вошел в кабинет.
Мятый и нечесаный «супербизон» протянул вялую руку:
– Осенев Георгий Станиславович. Можно Георгий…
Он же Гоша, он же Гога. Он же Жорик… По неплохо обставленному кабинету витал слабый запах алкоголя. Иной бы его не ощутил, но Лева Губский был тем еще нюхачом.
Что это? Начинаем утро с легких вин, дорогой товарищ?
– Губский Лев Васильевич. Старший оперуполномоченный Железнодорожного РОВД.
– Простите… – растерялся Осенев. – Но у нас пересечение Центрального и Октябрьского районов, мы как-то не совсем…
– Убийство совершено на территории, относящейся к Железнодорожному.
– Простите еще раз, я не подумал… – создавалось впечатление, что хозяин кабинета не знает, куда деть руки. Помимо спиртного амбре, нерешительности и кудлатости он был еще и болезненно худ. Кашкой клевера питается?
– Вы хотели поговорить?
– О, да… – Осенев замялся. – Понимаете, коллектив нашей организации тяжело переживает и скорбит… Олег Иванович Кравцов был великолепный организатор и…
– И прекрасный прихожанин, – перебил Губский. – Это я уже знаю. Вы хотели о чем-то поговорить?
Зам стушевался. Однако обрел силы вспомнить о приличиях. Показал на стул.
– Присаживайтесь, Лев Васильевич…
Ко всем прочим он оказался типичным занудой. И нытиком. Пребывая в неопределенности по поводу своей дальнейшей судьбины, Георгий Станиславович вконец извелся. Не поведает ли ему господин из милиции, что слышно в верхах о перестановках в руководстве «Муромца»? Ведь грядет новый человек… Нет, не поведает. Ах, как жалко… А мы искренне считали, что в правоохранительные органы такая информация обязана поступать в первую очередь… Не обязана? Ах, как жалко… Но в принципе заместитель разговорился. Златоустом он не был, но нагородил целый огород. Мир Осенева развалился, впереди новый шеф, который не оценит по достоинству то, что ценил в нем Кравцов. А Кравцов пытался превратить филиал «Муромца» в самостоятельную контору и немало в этом преуспел. Поэтому диктатору не требовались сподвижники, ему нужны были исполнители и талантливые прогностики. Каковым и являлся Осенев. Он не лез с инициативой, не участвовал в темных махинациях, он исполнял только то, что повелевал шеф. Исполнял ревностно и с радением. Без самостийности. Его уважали. Его ценили. А нынче… Ах, как жалко. На просьбу Губского описать работу филиала последовало целое извержение. По уставу, «Муромец» – это дитя сращения ряда частных фирм с государственным капиталом. Это – слаженная работа мелких заводиков и крупных производственных структур. Это – симбиоз технической и коммерческой мысли. Это, наконец, – быстрая доставка транзитных и местных товаров в любой уголок отечества. Иначе говоря, Кравцов всеми правдами и кривдами проводил политику неоглобализма в пределах отдельно взятой области, и руководство Национал-патриотического фронта смотрело на его проказы сквозь пальцы. В конкретном же плане филиалу подчинялись сельские кооперативы, разнообразные общества, товарищества, хозяйства мелких буржуинов (не любящих неприятности), молокозавод, два мелькомбината, химфармзавод, деревофабрика, комбинат бытового обслуживания, завод радиодеталей… И многое, многое другое. В том числе недобитая сеть коммерческих киосков, подразделения автотранса и ж.-д. транса, ведающие грузовыми перевозками. Кроме того, «Муромец» организовывал и проводил доставку гражданских лиц на сельхозработы, а следовательно, был завязан с органами, поскольку именно органы осуществляют контроль за передвижением людских масс в периоды уборочных мобилизаций.