Байкал. Книга 5
Шрифт:
– …Как же ты говоришь, что все равны? Ведь даже от рождения все люди неравны. Кто-то родится во дворце, а иного норовят выбросить в канаву…
Небольшой, не щуплый, но довольно худой, и бледный, не слишком красивый юноша поднял лицо, у него было обычное, кажется, здешнее лицо, но светлые глаза и длинные светлые, даже белокурые волосы, что обрамляли его, делали его каким-то необычным среди всех этих детей знойного юга. Он улыбнулся немного, не снисходительно и не заносчиво, он улыбнулся так, что его лицо вдруг стало неизъяснимо прекрасно, прекраснее всех, кто смотрел на него. И более того, оно было как-то остро знакомо мне. Словно я видел его. Словно я давно и глубоко его знаю, и эти огромные глаза и… он сидел где-то глубоко и больно во мне…
– Неравенство, о котором говоришь ты, Араний, не врождённое, не того, кто пришёл в мир, а того окружения, где человеку пришлось явиться на свет и быть испытываемым богатством, или же, напротив, нищетой. И то и другое испытание не из лёгких. А младенцы, кои явились суть есть младенцы, во всём равны, плачут, дышат и тянутся к своим матерям…
Тогда вступила девушка и весьма красивая собой.
– А если один из них красив, а второй уродлив, разве и тогда они равны?
– Всё то же, Мария. Как богатство и нищета, так и красота и уродство – лишь соблазн и обещание. И разве они осознают сою внешность? Потому души у обоих родившихся чисты и непорочны, ничем не замутнены и светлы, ярче самого солнца…
Возбудился ещё какой-то вопрос, но Арик потянул меня в сторону от этого интереснейшего собрания.
– Ар, ну… – вздохнул я, чувствуя себя ребёнком, которого уводят с каруселей. В детстве я страшно их любил…
– Захочешь, я ещё устрою тебе путешествие сюда, хоть сто, но теперь давай возвращаться, – сказал Арик, уводя меня подальше от собрания.
И вот снова миг и тяжко звякнувшие крылья и мы опять в моём приятно прохладном и благоухающем саду. Тут уж совсем вечер, скоро нетопыри полетят…
Я сел на траву, чтобы отдышаться, не в силах дойти до скамьи на трясущихся ногах.
– Кто это такой? – спросил я Арика, сидевшего рядом со мной.
Он пожал плечами.
– Я не знаю, Эр, кто он. Какой-то просветлённый мудрец или… не могу сказать. Тебе… не показалось, что он… напоминает кого-то?
– Да… Только… я не могу вспомнить, кого… кого Ар? Ты знаешь?
– Нет. Но сердце у меня не на месте, словно я смотрю, но чего-то не вижу…
– А зачем мы летали смотреть на него? Князь Тьмы хочет его убить?
Арик покачал головой.
– Нет, не убить, Эр, ныне Лукавый куда умнее и тоньше, грубое злодейство уже не по его части, это так, развлечение для мелких бесов. Ныне Он хочет смутить, обольстить его. Погубить его чистоту. И хочет, чтобы это сделал я.
– Что сделал?
– Говорил с ним. Смущал его… лгал, лил ему в уши смрадный яд… Чтобы смог разубедить его в том, что он сын Божий.
– Мы все сыновья Божьи, оттого Враг Человеческий и приходит терзать нас, – сказал я, удивляясь.
– Вот то-то. Ты это знаешь, я это знаю, так как я смогу убедить кого-то, что это не так?..
Я рассмеялся, потрепал Арика по крепким плечам, прямым и сильным, чего они только не вынесли уже на себе.
– Ты устал сей день, вот и не соображаешь, братец Ар! Не хочешь убеждать и не надо. Он же не проверит, добросовестно ты выполнил его приказ или нет. Это Бог читает в наших сердцах, потому что живёт в них, Князю Тьмы надо ещё суметь заглянуть туда…
Арик посмотрел на меня, просияв. Да, таким измождённым я давно не видел его.
– Эр, ты…
– Да ладно, я знаю… – засмеялся я, не собираясь слушать его благодарных восторгов. – Предлагаю вот что: отдохнёшь и возьми меня с собой в следующий раз, может, и ещё чем помогу тебе. По крайней мере, хоть послушаю ещё раз этого чудного парня…
Глава 5. Огнь и огонь
Я вернулся домой, усталый донельзя, каким не помню себя много лет, повалился прямо на двор. Уж начинало смеркаться, немного и солнце упадёт за вершины, станет совсем темно. Аяя, подбежала, испуганная и даже бледная.
– Что ты?.. что ты, Ар?..
Я обнял её, успокаивая, убирая крылья, чтобы не глядела.
– Не бойся, устал всего-то… всё хорошо.
– Идём, идём в баню и спать. Взвару только выпьешь…
Она помогла мне подняться, и побрели мы в баню.
– Я Эрика видел, – проговорил я, оглядываясь на неё, обнимавшую меня, как немощного. – Дворец у него… хоромы не хуже царских… не жалеешь?
– Жалею, конечно… опять ведь погадала, всё из дворцов лачуги какие-то бегу, – ответила Аяя даже без улыбки, но я знал, шутит. Кроме того, наш дом, хоть и не дворец, конечно, но отменный. Аяя спросила меж тем: – Счастлив он?
Она посмотрела на меня, и тут я увидел в её глазах, как она не простила себя по сию пору за Эрика, по сию пору помнит, что предала его, мужа…
Баня расслабила мне тело, взвар и душу, и я спал после так, что не помнил даже, как добрался до подушки. А, проснувшись, увидел заходящее солнце. Я сел на постели, оглядываясь, не спуская ног, Аяя только-только заходила в дом, увидела, что я сижу, улыбнулась, поставив корзину с фруктами.
– Проснулся? Вот и хорошо, а то я соскучилась совсем, улетел, вначале не говоря ни слова, а после… Вставай Ар, поснедай, сил набираться надоть.
– Иди сюда… – сказал я. Совсем не есть я хотел теперь…
– Арюшка, да ты что, и так день пропал… – засмеялась Аяя, вроде и не желая.
– То-то, что пропал, иди, – я откинул лёгкое летнее одеяло.
Если не придёт, точно не любит меня, точно жалеет, что Эрика на меня променяла… вдруг стало так страшно…
– Какой ты… – смущаясь, она потянула платье с плеч, подходя…
– Не снимай, я сам… сам… – я обнял её, приподнявшись, потянул к себе, моя, моя, тонкая, упругая и податливая, моя… душистая, пахнет лучше всех садов в мире… губы сладкие, словно ягоды, рай там, в этих губах… И… Любит! Любит меня, не думает о нём!..